зайдешь?
В предбаннике приятно пахло высушенной валерианой. Запрыгнув на подоконник, Василий довольно заурчал. Вспомнился отчего-то Пушок. Нет, не кот, а огромный сторожевой пес, что служил при мастерских Брука.
Как отправили Игната по этапу, так и семья кузнеца вслед за ним подалась. А куда ж собаку?! Людвига орала, что псу на живодерне самое место. Жалко стало животину, да и выбора не осталось, только забирать с собой, в пансион к Липушке, куда он сам устроился преподавать. Убедил-таки классную даму в полезности умной собаки, а курсистки-гимназистки Пушка уж так забаловали, что помер сердечный от обжорства под самое рождество. Ровнехонько пять лет прослужил при пансионе. Испортила видать его девичья любовь. Вот так-то!
Ошейник доктор схоронил, больно чудным показался: снаружи чисто кожаный, а изнутри пупырчатый бархат. Так-то не видать, а как пальцем проведешь, так бугорки чувствуешь. Не выдержал раз, ковырнул бугорок, так чуть не ослеп от дива дивного! Зашил кое-как трясущимися пальцами, да стал ошейник для сохранности при себе носить.
– Дядя Карл, дядя Карл! – вдруг послышался с улицы запыхавшийся девичий голосок.
В предбанник влетела Алимпия в распахнутом полушубке с раскрасневшимися щеками:
– Федор сказал, что вы в лавку пошли. Так я не стала в квартиру заходить…
– Кто ж именуется Федором? – подслеповато глянул поверх пенсне доктор.
– Борода в ливрее.
– Уразумел. А фонарь где? – огляделся по сторонам. – Ты, часом, не брала? Здесь в углу должен быть…
– Да нет же! Пойдемте скорей в готовальню, мне надо вам кое-что рассказать, – торопливо подгоняла его Липа, хватая за рукав пальто.
– Да-да, идем… – растерянно топтался у дверей доктор, – …чего-то еще не хватает…
– Дверного колокольчика! – ей наконец-то удалось втащить доктора в лабораторию. – Наверно, отвалился!
Глава 11. Готовальня
Готовальня, как смешно называла Алимпия лабораторную комнату, разместилась в цокольном этаже, бывшей дворницкой. Забранные решетками узкие оконца едва пропускали дневной свет. Пришлось выпросить у богатой вдовушки новомодные лампочки накаливания, но из-за высокой стоимости проводки пришлось довольствоваться единственным экземпляром, зато большой мощности.
Вдоль стен – самодельные полки, заставленные стеклянными баночками с измельченными в порошок кореньями чемерицы, высушенными луковичками ландыша, толчеными ягодами дурмана да нежными цветками барвинка, скрученные в трубочки листочки наперстянки, семена подорожника и клещевины. На каждой банке – бирка с народным и научным названием растения, с датой заготовки. Быстро пробегая глазами по склянкам, доктор внимательно подмечал, какие запасы стоит пополнить, какие пустить в рецептуру, а какие и выбросить за ненадобностью.
Вот и сейчас, сложив руки на животе, Карл Натанович разглядывал стеллажи, изредка почесывая карандашом кончик носа-картошки. Позади него, на шатком табурете примостилась Алимпия, заканчивая свой монолог.