с ведрами, расплескалась вода.
– Кто здесь? – сорвалось с бледных губ раненного.
– Я, барин, Актиньей кличут. Из крепостных я. С Ростовской губернии, на заработки в Петербурх пришла, – затараторила баба, – не вели казнить, барин…
– Погоди, Актинья, подойди. Чую, близок конец. Страшно, бабонька, одному умирать. Хоть с тобой напоследок поговорить…
Дрожь била Актинью. Как тут не дрожать, когда впервые барин к ней, как к человеку обращается, а не как к скоту какому? Встала она на колени, обтерла руки о передник, положила голову барина на колени к себе.
Посмотрел на Актинью барин с благодарностью. Выпрыгнуло сердце ее с живота, куда от страха падало, в голове застучало, щеки краской залило. Девицей от этого взгляда почувствовала себя Актинья.
– Ты не молчи, бабонька, расскажи о себе хоть.
– Да, чаво ж рассказывать-то? Родилась я в деревне Бугры. Батюшку величали Архип, а матушку Марья. Хлебопашцами были. По десяти годков продал меня наш барин Уключников за долги Поверьеву. Оказалась я в деревне Сохино. По пятнадцати годков отдали меня за мужика, за Степана. Тоже крепостной был. Родила ему детишек двух. Манечку, да Игнатку… Да запорол его барин за горстку зерна, что не досдал. Так и овдовела…
Только, оброк никто не отменял… И детишкам пропитанье надобно. Вот и подалась я… Стряпухой тут нанялась. Когда дадут копейку, а когда поленом вдоль хребта расплатятся… – задрожал голос Актиньи. Обида каленой кочергой хлестанула по душе. Смотрит она на раненого, что на коленях ее лежит, и, вроде не такой он, как другие. Добрый.
– А, что мужик твой, хорош ли был?
– Да, что? Мужик, как мужик. Разговором не балывал. Когда и кулаком стукнет. Не лютовал, и то ладно.
Вздохнул на это барин, а Актиньи уже и ласка в его вздохе слышалась. Замирало сердечко. Пела душа. Уж и не думается, что не ровня она ему. Век бы так сидела. Ласковые речи слушала. Не замечала, как гладила щеки барина заскорузлыми пальцами, улыбалась.
– Как ты-то, барин, оказался туточки? Какая нелегкая принесла? – спрашивала, а сама свой голос не узнавала. Казалось ей, будто это речушка по камушкам перекатывается.
– Вот точно, Актиньюшка, нелегкая… Мало у меня крепостных. Душ десяток, не больше. Какой оброк с них брать, когда все поля дождями этим летом затопило? И так, не выжить им в зиму. Решил сам прокормить. Да, не понравилось другим помещикам. Написали жалобу государю. Приехал я по вызову Его Величества Императора, да, видимо, мало этого оказалось… Схватили меня люди какие-то, приволокли сюда, здесь и порешили… Ты, прости, меня, да и всех, кто несправедлив с простым народом. Не чувствовал бы, что стынут уже ноги и руки, в жены б позвал. Хорошая бабонька ты, Актинья! – сказал и дух испустил барин.
Ревела Актинья, целовала бледное лицо. Даже имени не знала, а готова была рядом лечь помирать.
Занялось утро. Схватили Актинью. Допытывались. Судили. А она всё о детях своих думала, да о барине, что согрел ее сердце горемычное, наполнил любовью