шел 21-й год), уже изрядно потрудились. Однако, не имея образования и специальности, работали кем придется. Были трудности и с трудоустройством – в стране была после Гражданской войны разруха, голодные годы и прочие беды. Выбирать было не из чего. С началом колхозного строительства у отца появилась возможность заключить двухлетний договор с выездом на Север. Так началась наша кочевая жизнь. Первым пунктом работы отца в качестве землеустроителя был Ларьяк. В те годы это была страшная глухомань. Добирались до него мы полмесяца: вначале на пароходе до Нижневартовска, а затем на «оказии» – деревянной баржонке, которую буксировал небольшой катеришко вверх по течению реки Вах до Ларьяка. Было это в июне 1933, мне шел пятый год.
Первоначально, пока еще не была подготовлена для нас квартира, мы поселились в частном доме. Хозяин дома – Сигильетов Егор был женат на политической ссыльной и у них было две дочери – одна на год-полтора старше меня, а вторая – примерно моего возраста. Основным занятием Егора была охота и он большую часть времени проводил в тайге. Хорошо помню, что он отлично стрелял из самодельного лука и виртуозно владел самодельным ножом. Этим ножом с рукояткой из оленьего рога он свежевал добытую дичь, резал мясо, выстругивал стрелы для лука и никогда с ним не расставался.
Родители целыми днями были на работе, а поскольку детских садов не было, мы были предоставлены сами себе. Была у нас компания из пяти – семи малолеток не старше семилетнего возраста. В теплые дни, пока было светло, играли на улице, чаще – на чердаке сарая, где было немного сухой травы (сена) и висела юкола – вяленая щука – корм для собак, иногда и мы ее жевали вместо ирисок.
Игры у нас бывали всякие, вплоть до непристойных – мы с интересом рассматривали друг у друга то, что имелось у противоположного пола и что было спрятано под одеждой. Те, кто был постарше (а таких было больше) в меру своих способностей и познаний пытались нам объяснить смысл и значение наших половых отличий, а также тайны деторождения.
С наступлением темноты мы разбредались по домам. В темных комнатах заняться было нечем, садились на кровать – я в середине, девочки сбоку, прижимались спиной к стене и «щупали» друг друга до прихода родителей. Свет (керосиновую лампу) зажигать нам было запрещено. Разговоры у нас были, как мне кажется, не детские. Сказок друг другу не рассказывали.
Уже глубокой осенью 1933 года мы, наконец, перебрались в двухкомнатную квартиру деревянного одноэтажного дома с удобствами на улице. Дом стоял на возвышенной части берега Ваха. За стеной у нас была еще одна такая же квартира, а рядом, если я правильно помню, стоял еще один точно такой же дом. Когда мы перебрались в свою квартиру, моя жизнь изменилась кардинально: в качестве гувернантки (няни) родители наняли Марусю Бутакову, девушку лет двадцати. Она меня кормила-поила, присматривала за моими занятиями. Игры с компанией, естественно, прекратились. Изредка общался