бабушка была худее и с меньшим количеством морщин, она положила голову на плечо дедушки и мечтательно смотрела куда-то вдаль. Сосредоточенный дедушка прижимал бабушку к себе и хмуро смотрел в камеру.
– А эта фотография была сделана за три дня до его смерти. Ты как раз вечером этого дня выписалась из больницы. Меня всегда удивляло… Ты только посмотри… У него взгляд такой… немного пугающий. Он словно все знал. Словно он знал, что скоро умрет. За месяц перед смертью он изменился. Он все тянул меня поехать куда-то, но я так и не согласилась… Я до сих пор жалею, что не согласилась. Мы мечтали увидеть Париж. Он мечтал меня свозить туда еще с нашей молодости… Он ведь был военным всю жизнь, ему нельзя было выезжать за пределы страны, а я… разве я могла без него поехать? Когда он это неожиданно предложил, ты лежала в больнице. Я даже его не выслушала, отмахнулась. И теперь больше всего на свете жалею об этом…
Бабушка достала из кармана носовой платок и смачно высморкалась.
– Кира, я хочу сказать… Я злюсь, так злюсь на Господа… Ты же знаешь, я каждое воскресенье хожу в церковь, – бабушка опустила руку Киры и потянулась к кресту на шее. – Я не хочу злиться, но у меня не получается. Это неправильно… все это неправильно.
Кира притянула к себе сломленную бабушку и обняла ее. Та судорожно обхватила Киру и горько заплакала.
– Все будет хорошо, – произнесла Кира.
– Правда? – всхлипнула бабушка и вскинула на нее глаза. В ее глазах была надежда.
Кира чувствовала себя обязанной успокоить ее. Она никогда не думала, что настанет такой момент, когда она будет успокаивать ее.
Черт подери! Это она умирает! Это она должна плакать, сокрушаться, но почему-то Кира была спокойна. Она должна была быть сильнее их всех. Сильнее мамы, папы, сильнее бабушки ради их самих.
Наверное, хуже, чем умирать самой, может быть только видеть, как умирает собственный ребенок. По крайней мере, Кира не плакала столько, сколько плакала мама.
Глаза Киры застелила влага, и она зло сморгнула ее. Влажные ресницы размывали комнату. Такое теплое, родное, пахнущее старыми книгами, пирогами и лекарствами тело бабушки содрогалось в рыданиях.
В щель приоткрытой двери заглянула мама. Лицо ее побелело, посерело, скривилось. Сделав несколько шагов, она рухнула рядом, охватила колени Киры и бабушки. Слез у мамы уже не осталось.
А Кира все сидела неподвижно.
Она все думала, что если уж и суждено умереть, то было бы хорошо, чтобы это произошло резко, чтобы она сама и не заметила как умерла. Автомобильная авария, падение с высоты… Что угодно, но лишь бы не мучиться и не мучить всех вокруг. Что может быть хуже – умирать медленно и мучительно?
Хотя она не знала еще этого. Она не чувствовала себя умирающей. Она по-прежнему каким-то краем сознания считала все кошмаром или ошибкой, и скоро все станет как прежде, но эта маленькая надежда все отдалялась от нее и становилась неосязаемой, невидимой.
Самым худшим были плачь мамы по ночам, красные глаза родителей. Они храбрились, приветливо