за лошадью, а я пойду вздремну: время позднее.
– Всё сделаем, как барин велит, – поклонился Егорка. – Хороший барин, добрый барин, – и Егорка поклонился ещё раз.
– Хорошо будешь сторожить – может, и не прибью тогда поутру, – пообещал Аркаша и отправился обратно в избу.
Проснулся Аркаша не сам, не своим просыпанием. Его снова разбудил Пугачёв. Пугачёв навис над Аркашей в окружении ещё пяти счастливых обладателей столь же бандитских рож. Слегка похорошевший в лучинном свете от свершённой подлости, Белладоннин тыкал в Аркашу пальцем:
– Это он всё вас, государь, хаял, всё призывал бунтовать на вас, да девку вон ещё, Парашку, опаскудил, кобель бесстыжий.
– Признаёшь ли ты меня? – наклоняясь к Аркаше, грозно спросил Пугачёв.
– Ба, никак государь Пётр Фёдорович8? – радостно воскликнул Аркаша. – Помнится, в шестьдесят первом я вам десять тысяч серебром одолжил. С долгом ещё я потерплю, но процент готов получить прям сейчас-с.
– Ты это погоди, – произнёс Пугачёв, ошарашенный Аркашиной наглостью, – с императора долги требовать, а то я тебя таким налогом обложу – вмиг сам в должника превратишься.
– Всё, всё, всё, государь, понял, – забормотал Аркаша, забавно кланяясь. – Я забываю про процент, ты – про налог.
– Замётано, – сказал Пугачёв, усаживаясь на лавку. – Да, как тебя зовут, позабыл уже – с шестьдесят-то первого года всех вас помнить!
Аркаша, как умел, представился.
– Ну, садись за стол, – пригласил Пугачёв, – гостем будешь. Почитай, годков тринадцать не виделись?
– Могу быть гостем, могу – хозяином, – с лукавой улыбкой сказал Аркаша. – Но коль я гость – стал быть, мне гостинец положен.
– И какого, гость дорогой, гостинца желаешь – заморского, небось? – спросил Пугачёв с не менее лукавой улыбкой.
– Нет, нашего, исконного, сладкого хочу, – с ещё более лукавой улыбкой сказал Аркаша, – засахаренную голову вот этого дяденьки.
Пугачёв подал знак – и Егорку утащили вон. Через пару минут голова его была внесена на подносе и помещена на стол пред Аркашей, который не мог не отметить выучку и сноровистость государевых приближённых.
– Вот так. Бедный Юрик, – грустно произнёс Аркаша, – взяли раба – и раздавили, можно даже сказать, выдавили – но не по капле, а сразу, – и мир не заметил потери раба. Слышь, государь, а коли я стану рабом – и меня дави. Раздавишь?
– Как гнилой орех, – успокоил Пугачёв Аркашу. – Голову сахарить сам будешь?
– Да не буду я её сахарить, я пошутил, – признался Аркаша, заговорщицки подмигнув Сеньке, заворожённо смотревшему с печки на голову предка. – Он и так – сахарный, он хоть и ядовитым был, этот Белладоннин, но речи держал сладкие больно.
– Твоё дело, – согласился Пугачёв. – Но и за тобой гостинец остался.
– Я готов, государь, – вытянулся Аркаша. – Ты меня уважил по-царски, а я – что в моих скромных силах – то сделаю.
– Да я и сам, пожалуй, справлюсь. Ну-ка пойди сюда, красавица, – позвал Пугачёв Парашу, всё это время