понимания прочитанного. Но и Болезнь тогда забирала не раньше двадцати четырёх. Много воды утекло с тех пор.
Тогда ребят после пятого класса школы распределяли по специальностям. Как и сейчас, это происходило на основе тестов и специальных экзаменов и никак не зависело от человека. Сейчас такое распределение, если я не ошибаюсь, происходит после третьего класса. Да… Много воды утекло.
Я, как и все мои сверстники, после первого урока со взрослым, мечтал стать врачом. Ты знаешь, о чём я. Ты сам провел такой урок вчера. Поверь, теперь они все только и думают об этом. Теперь они мечтают стать вирусологами, микробиологами, нанобиологами… Они, конечно, не знают ещё таких слов. А, может, уже знают.
Так вот. Я, как и все мои сверстники, мечтал попасть на какую-нибудь медицинскую специальность. Я был уверен, что именно я найду лекарство. Но тесты показали другое. Я стал философом. Здание, в котором мы находимся сейчас, – это университет философии. Хотя, наверное, уже бывший. Университет с одним единственным ста пятидесяти двухлетним студентом. Здесь никогда не было слишком многолюдно. В среднем в нашем поселении было одновременно два философа. Особых разработок здесь всё равно нет. Сразу, после того как я окончил университет, было принято решение прекратить изучение философии. Мне было двадцать. Я решил остаться в здании университета, на что было получено разрешение. Насколько мне стало известно, решение было принято в общем масштабе. Когда мне исполнилось двадцать пять, я выяснил, что из всех людей мира я был единственным философом. Остальные уже умерли, да и я сам уже готовился к этому.
Слухи рассказывают разное, я даже слышал вариант, что я нашёл гору, на которой можно поговорить с дьяволом, заключил с ним сделку, и за это буду жить вечно. Но этого, конечно, не было, как не было и всяческих других моих высказываний, обещающих жить, пока не придут новые ученики. Я продолжал изучать философию и ждал появления Симптомов. Но они всё не появлялись. Когда мне исполнилось двадцать семь, учёные спохватились. Я восемь лет прожил в лабораториях. Но никто так и не нашёл даже намёка на причину моего долголетия. В конце концов, у меня взяли образцы всех тканей и отпустили. Я вернулся сюда, продолжил самообразование, жил с полной уверенностью, что Симптомы вот-вот проявятся. Я только к пятидесяти годам перестал ждать Их. А до тех пор был уверен, что Бог дал мне лишь отсрочку, но не освобождение. Так я стал уникальным вдвойне. Единственный философ и единственный с иммунитетом к Болезни.
Ты бы знал, Эрик, как это трудно. Жить так долго, когда никто не живёт и шестой части твоего срока. Те, с кем я рос, давно мертвы, и не осталось никого, кто бы вообще помнил их. То же самое произошло и с поколением после них. И со следующим. Я заводил друзей, делился с ними всем, а они со мной, но каждый раз они уходили в мир иной. А я оставался. Люди понимают это, и поэтому начали сторониться меня. У меня уже очень давно не было друга…
Не могу сказать, что меня все избегают. Есть люди, которые приходят ко мне пообщаться. И не буду скрывать, ты – не первый, кто приходит не по своей воле. Не знаю, променял бы я свою долгую и одинокую жизнь на обычную.