Вздохнул с облегчением, снова развернулся и побежал к дому, как можно быстрее. Пусть там и не случилось ничего, все равно маму нужно проверить.
Он выскочил из кустов на тропинку, ведущую к их огороду, и остановился так, что ушиб ногу. Он увидел на пятачке рядом с сараем большой яркий автомобиль, наполовину скрытый углом дома. Эта дорогущая иномарка была здесь неуместна, на фоне отсутствия в самом селе асфальта и при свободно гуляющих по округе курах, гусях и в особенности индюках. Ваня тоскливо посмотрел на нее и свернул к старому школьному стадиону, где уже, конечно, никого из мальчишек не было. Только пустая проржавевшая до дыр эмалированная литровая кружка валялась с краю, обозначая одну из границ футбольных ворот. Ваня подошел к ней, постоял немного, раскачивая ее носком старого кеда, потом столкнул ее с места и стал бродить по площадке, а кружку пинал впереди себя, словно это был мяч.
Ему и так не очень-то хотелось домой, хотя надо было туда идти, а теперь вид этой красивой и неуместной машины совсем отбил у него желание возвращаться. Он знал, какую картину застанет там, и очень ясно представлял себе взгляд матери, который говорил об одном: не мешай мне наслаждаться последними днями, малыш, и ты будешь вознагражден. Если не сейчас, то в будущем.
И будущий отчим покосится на него с торжеством: пока мамаша в моих руках, ничего-то ты мне не сделаешь, сосунок!
И он действительно ничего не сделает.
Не может сделать.
Скорее бы этот кошмар закончился.
Со стадиона он направился к пруду, где долго сидел в кромешной темноте, слушая кваканье лягушек и оглушительный треск цикад и забывая отмахиваться от полчищ голодных комаров, в таком он был отчаянии.
А когда окончательно наступила ночь и деваться больше было некуда, ему пришлось все-таки вернуться домой.
Сначала он обошел дом кругом. Машины уже не было. Он с облегчением вздохнул и вошел во двор, запер его, а оттуда вошел в кухню.
Там горел свет.
Ваня на минутку зажмурился, потом сказал наугад:
– Привет, мам.
– Здравствуй, сынок.
Голос у нее был, как всегда, спокойный и усталый.
Он открыл глаза.
Галина сидела за столом, где совсем недавно пили чай и ели пышный кремовый торт. Галина сказала:
– Садись, сынок, чай еще горячий.
– Нет, спасибо, я не хочу.
– Как прошел день?
– Нормально.
– Как в школе?
– Хорошо.
– Ну, вот и слава Богу.
Она замолчала и устремила взгляд в чашку, где еще был чай. Весь этот разговор также был пустой формальностью, Ваня всей душой чувствовал его пустоту и равнодушие, но не мог хлопнуть дверью на больную маму и предъявлять свои права.
– Я устал, мам. Пойду спать.
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Никто не называл это непонятное событие свадьбой. Это вообще трудно было как-либо назвать. Даже в селе Агеево, где людей нелегко было смутить, все осознавали противоестественность