информации о направленных в армию силах и средствах, а командующие войсками, напротив, как правило, – в их преуменьшении. Поэтому в официальных государственных документах СССР, в том числе полностью подконтрольного политическому руководству Советского государства руководства военного ведомства, сведениях о танках были полными. Более того, учитывая стереотипы поведения бюрократии, во всяком случае отечественной, есть основания полагать, что они были, вероятнее всего, преувеличенными. Автор не считает вслед за ниспровергателями большевизма, что все цифры советских экономических и иных успехов в рассматриваемую эпоху были дутыми, но все-таки многие из них, по-видимому, были действительно несколько завышенными. По крайней мере, это касается данных о направлении в вооруженные силы страны боевой и иной техники, оружия и других материальных средств.
Впрочем, некоторые авторы, например Ю. Житорчук, отваживаются об этом писать еще более уверенно: «В армии, как и во всей стране, в предвоенное время широко бытовали показуха и всякого рода приписки, всплывшие наружу в первые дни войны» [106].
Скорее всего, данные о произведенной продукции военного назначения в целом и в основном соответствовали действительности, но, как известно, существует немало хитростей, которые позволяют различным деятелям, а также органам статистики, в отчетах и других документах завышать реальные показатели производства и поставок продукции, не прибегая, чтобы навлечь гнев самого высокого начальства, к явной, прямой лжи (почти то же самое происходит и в любое другое время). Например, можно указывать в отчетах за текущий период продукцию, которая не была еще полностью изготовлена, принята, испытана, отгружена, поступила получателю, принята им и т.д. Можно также не торопиться снимать с учета уже безнадежно неисправные, устаревшие или фактически выбывшие танки.
Поэтому кажутся не столь уж удивительными те странности, которые обнаружил Е. Темежников, утверждавший на основе изучения трудов немецких генералов-мемуаристов (Х. Гудериана, Г. Гота, Г. Блюментрита, Н. Белова, Б. Мюллера-Гиллебранда и др.), что танки нового типа Т-34 они впервые заметили в июле 1941 года, а первую крупную группировку таких танков встретили в бою только в октябре 1941 года [107]. Но где же тогда были эти почти тысяча танков нового типа (или даже более того), которые якобы успели поступить к началу войны в советские войска, находившиеся в западных округах, а также сотни этих боевых машин, которые должны были поступить на фронт летом 1941 года?
Отсюда не приходится удивляться и высказываниям другого современного автора, Д. Хазанова, о том, что фактическая убыль советских самолетов после первого дня войны составила не 1200, как обычно считается, и даже не 1800, как утверждали немецкие отчеты, а 2000, как это им подсчитано путем суммирования архивных отчетов советских фронтов. «Куда же делись остальные?» – недоумевает этот автор [108]. И как тут не ответить на вопрос вопросом: а были ли они к началу войны в наличии? Как мы видим, и с самолетами