это конечно. А как дочь вашу зовут? – невозмутимо спросил бдительный инспектор, листая паспорт Смирнова.
Я, понятно, не знал. С трудом овладев собой, я начал сбивчиво объяснять, что Мустафин сейчас на работе и, наверное, ему можно позвонить. И, что Смирнов только что вышел из машины и до дома, вероятно, не добрался, но кто-нибудь у него дома есть, и, если позвонить, то подтвердят, что я купил этот автомобиль. И завтра, получив транзитные номера, я поеду на нем домой.
– Свой паспорт у вас есть? – перебил меня лейтенант и, заглянув в него, усмехнулся. – Независимо от возраста, вас здесь узнать можно. А сына помните, как зовут? Ладно, граждане, – заключил он, – времени у меня мало, а история ваша слишком запутана. – Сейчас позвоним в отдел, приедут люди, которые внимательно вас выслушают.
Затем он открыл небольшой ящичек на стене с надписью «милиция», в которой оказался телефон.
– Не надо торопиться, попробуем решить проблему на месте, – предложил я.
– Звоните Мустафину и Смирнову, – разрешил он.
Позвонили. Мустафин подтвердил: " Да, есть у меня автомобиль. Нет, не угнали… Поехали снимать с учета… Да, знаком с Банных и Смирновым". А дочка Смирнова сообщила: "Папы дома нет, уехал утром с тремя дядями на красной машине. Своя? Есть. Желтая «пятерка», стоит под окном".
Все? Нет криминала? Но лейтенант считал, что есть, и заговаривал о вызове опергруппы. Тогда в разговор вступил Толя: "Я думаю, что сотрудник ГАИ должен разбираться с водителем". Они поговорили между собой и, наконец, соглашение было достигнуто.
– Поехали, – сказал Толя, садясь за руль и укладывая стопку документов.
– Сколько ты ему дал? – поинтересовался я.
– Угадай.
– Сто, пятьдесят, двадцать пять? – гадал я.
– Да нет. Червонец, – ответил Анатолий, смеясь.
Читателям поясню, что в то время за легкое нарушение ПДД сотруднику ГАИ полагался рубль, а за грубое (красный свет, «кирпич») – три.
Увы, форсмажор!
Наконец-то на законном основании я имел новый автомобиль. Счастье? Казалось бы. Но "не долго музыка играла…" Был конец «Перестройки», Советский Союз разваливался я, как назло, в это время прекратил летать на Ямал и поступил работать научным сотрудником сначала в однин ростовский НИИ, затем другой. Но хрен редьки не слаще: секретность, от звонка (буквально) до звонка выйти на свежий воздух нельзя, заработная плата мизерная, особенно после севера, не матом – слов нет, так что пришлось мне по вечерам нелегально таксовать.
Дальше – хуже, началась гиперинфляция, НИИ стал потихоньку "разбегаться на базар". Кто пережил, помнит, как кандидаты и даже доктора наук торговали мужскими носками и трусами, самолично привезенными из Польши или Турциии. Я тоже уволился и стал зарабатывать извозом на автомобиле, около десяти миллионов рублей в день, которых хватало только на пропитание. За сутки пробег моей «шестерки» составлял не менее двухсот километров, и я с грустью и тайной виной сознавал, что убиваю любимую машину. После пробега 50 тыс. км жигуленку требовался