но рассмешить их мне не удалось. А там и урок закончился.
Мама делает паузу. Она заполняет её глотком чая, а потом продолжает:
– А что мои одноклассники такие смирные были – оказалось, на задних партах комиссия из области сидела! Урок-то закончился, они меня сразу в учительскую: «Говори, почему опоздала? Почему на уроке хулиганишь?» Понимают всё, самим же тоже смешно, но строгость изображают. Рассказала им и про зайчиков, и про ручейки с корабликами. «Пообещай, что опаздывать больше не будешь!». А я: «Обещаю!». Вот с тех пор никогда, слышите? Никогда не опоздала ни в школу – какая бы непогода ни была, всегда вовремя, ни в институт, хотя до учёбы ещё успевала спозаранку поработать. Вот так.
Небо младшего брата
– Я до сих пор не решила, может, тогда нужно было сделать аборт?.. Думала, а вдруг хороший будет человек? И не стала…
Мама всё ещё сомневается. Сыну перевалило за сорок, а она по-прежнему стоит на том перекрёстке, который даётся женщинам, наверное, самим лукавым, и делает выбор, жить нам или нет.
Мы с братом пришли в мир один за другим. Сначала я – неудача, отец хотел сына. Потом, через год и пять месяцев – он. И если у меня с рождения были доспехи и свои понятия о выживаемости, братик панциря не имел. Зато так чувствовал этот мир, что, наверное, даже мимолётная кривая мысль прохожего могла оставить на нём кровавый рубец. Одарен он был щедро: голос и слух, чувство цвета и точность руки, рассудочность и логика, острота видения, память – необыкновенная цепкая память и физическая красота. Ему не повезло с нами.
Развод родителей был некрасив, ужасен, их война перешла в десятилетия ненависти, ругани и интриг. Оба использовали нас мишенями и щитами. Я выжила, брат – нет.
– Твой отец не лётчик! Не лётчик! – мама кричала горько, ударяя словами как ножом. Адресованы крики были в сердце бывшему мужу, конечно, но била она по нам, мы ближе.
Братику тогда было около четырёх, он, как и я, любил обоих. Мне, например, очень нравилось лазить по отцу как по скале – большой любящей скале силы, перебирать маленькими пальчиками кокарду, лётные погоны, любоваться формой. Я даже не услышала этих маминых слов, а братик их заглотил.
– Вот тогда у меня и случился невроз…
Он признавался мне в этом через много-много лет, и мне в тот момент хотелось плакать. Его мир за несколько минут маминого крика перевернулся. Андрей начал заикаться и ушёл в себя. Родители, погружённые в войну, не заметили беды, мне было не того, сама выживала, старшие брат и сестра, также ошалевшие от нескончаемой вражды, переживавшие свою трагедию, не могли помочь ничем.
Каждый следующий день его жизни загонял во тьму всё глубже, не позволяя встать, поднять голову, сказать ясное слово, распахнуть сердце. Жизнь била ногами, а защиты не было.
Странного умного мальчика призвали в армию, и что было там, точно никто уже не скажет. Знаю только, что его логика, наработанная за всю сознательную жизнь, вошла в противоречие с реальностью. Брат был травмирован где-то в дедовской