не знала – явно больше двух. Очень они мне были интересны, и я рассматривала их бесконечно: нарядные хвосты, плавники, удивлённые, навыкате, глаза, и мне нравился их беззвучный, но оживлённый разговор.
А рядом в широкой жестянке из-под консервов у отца взошла рассада, только-только – к его приезду, плотное множество крохотных зелёных росточков. Отец вечно экспериментировал, мечтал, и вот – что-то там посадил.
Рассада мне тоже нравилась в отличие от мамы. Мама считала отца человеком ненормальным, сосредоточив в нём все причины своих бед. Это означало, что и рыбки, и рассада, смех отца, а заодно и я с братом – все мы были вражеской армией, желающей маме зла.
Меня много ругали. Если бы знали всё, ругали бы больше. В тот день я уже смогла вписать любимую расчёску сестры в щель между дверным косяком и стеной – линии и объёмы. Расчёска вошла точно и ровно и даже переходами цветов не выдавала себя. Я вернула её сестре лет через пять. Кроме того, после истории с расчёской я уже выстригла себе колготки на коленках ножницами старшего брата, а потом красиво распустила петельки почти до стоп. Подралась с братиком, почти нечаянно уронила чашку с киселём. И теперь сидела тихо в поисках новых идей, листая красочную энциклопедию про морской мир.
Да, идея оказалась хороша…
В сообщники сгодился братик, с которым по случаю пришлось мириться. У наших рыбок будет море, водоросли – всё как положено, надо лишь соединить содержимое банки с молодой рассадой.
Если я, бывалый экспериментатор, выдёргивала росточки аккуратно, отряхивая от земли, то братик, неадекватный двухлетка, кидал их с земляными комками, поэтому картинка получилась не самая идеальная – чёрное, красное и зелёное, но рыбок было видно. И я пошла хвастать взрослым – первый хороший поступок за день, как-никак.
Меня никто не тронул. Может, потому, что отец был в доме. Рыбки с подоконника исчезли, и никогда больше в этой квартире не случалось аквариума. Рассады тоже. Чуть позже отец ушёл, не от нас – от дома и мамы. А я со своими фантазиями оказалась в меньшинстве, замолчала и перестала играть в свои детские игрушки.
Лишь к годам девяти я перешла в другую, созидательно-творческую фазу, когда весь мой опыт обрёл противоположный вектор. Нити начали складываться в вышивку и сложное вязание. Растения пошли в руки, и подоконники расцвели розами, бегониями и фуксиями.
Когда я приносила домой что-то новенькое растительное, мама тревожно причитала «как отец!..», иногда добавляя «панаринское отродье». Но терпела, потому что это всё же было красиво.
Рыбкам не повезло.
Мама и слова
Бывало, что проснёшься утром от запахов с кухни, звука воды, наливаемой в чайник. Вставать не хочется, потягиваешься. Рядом – собака моя Ладка. Давным-давно, час назад, принесла презентованный ей мамой кусочек сахара, положила на подушку мне – хозяйке, ждёт. А я отвернулась к стене, чтобы поспать ещё. Это знак, и Ладка, вздохнув виновато, сахар