услышал, как она говорит: «Тебе там будет скучно, неинтересно – смотреть и не кататься».
В ее способе рассуждения – исходить из чужих реакций, а не собственных – я узнал себя, и, пока мы под дождем шли к Фолькетс-парку, размышлял, как именно она его переняла. Неужели он разлит в воздухе вокруг нее, невидимый, но сущий, и она просто им дышит? Или это гены?
Подобные мысли о детях я не поверял никому, кроме Линды, потому что сложные материи хороши там, где им место, а именно в моей голове и в разговорах с Линдой. В реальности, то есть в мире, где жила Ванья, все было просто и транслировалось вовне тоже просто, а сложность возникала лишь при сведении частей вместе, чего Ванья, безусловно, не знала. Наши обсуждения детей ничем не помогали в каждодневной рутине, где царила непредсказуемость – обычно на грани хаоса. На первой «беседе о развитии ребенка» весь персонал детского сада уделял много внимания тому, что Ванья не вступает с ними в контакт, не хочет, чтобы ее сажали на колени или гладили по голове, тушуется. Вы должны вырабатывать в ней характер, учить ее главенствовать в играх, проявлять инициативу, больше говорить. Линда сказала, что дома она круче некуда, заводила во всех играх, инициативы хоть отбавляй, болтает без умолку. В ответ они сказали, что в саду Ванья говорит очень мало, да и то выговаривает невнятно, говорить чисто и разборчиво не может, словарный запас довольно бедный и вообще, не хотим ли мы подумать о занятиях с логопедом? На этом месте беседы нам вручили буклет одного из практикующих в городе логопедов. Все-таки они в Швеции с ума посходили, подумал я. Какой логопед, ей всего три года? Зачем всех приводить к общему знаменателю?
– О логопеде не может быть и речи, – сказал я, вступив в беседу, до этого момента производимую Линдой. – Все выправится. Я лично вообще заговорил только в три года. А до того произносил отдельные слова, и кроме брата, меня никто не понимал.
Они улыбнулись.
– Но заговорил я сразу по-взрослому, длинными правильными предложениями. Тут все очень индивидуально. Мы не согласны отправлять Ванью к логопеду.
– Решать вам, – сказал Улав, директор садика. – Но почему бы вам не взять буклеты и не взглянуть на них дома?
– Хорошо, – был мой ответ.
Теперь я одной рукой приподнял ей волосы, а пальцем другой водил по затылку, шее и верху спины. Обычно Ванья это обожает, особенно перед сном, она полностью успокаивается, расслабляется, но сейчас вырвалась от меня.
По другую сторону стола суровая женщина вступила в беседу с Мией, всецело завладев ее вниманием, а Фрида с Эриком взялись убирать посуду и столовые приборы. Белый бисквитный торт с орнаментом из малины и с пятью воткнутыми свечками, следующий номер программы, уже красовался на рабочем столе рядом с пятью пакетами натурального яблочного сока «Браво» без сахара. Густав, до того сидевший вполоборота к стене, повернулся к нам.
– Привет, Ванья, – сказал он. – Весело тебе тут?
Не удостоившись ни вербального, ни визуального контакта, он взглянул