я получила через полтора часа, в травмпункте, куда его отвезли по «Скорой», забинтованного, с зашитой головой и рукой в гипсе. Охранница не сказала мне про «Скорую» из конспирации – мало ли откуда «зво´нят»! Вдруг из роно! А у них тут такие дела… Хорошо, что я не ушла с занятий. Настька сначала плакала – урок или два, а потом уже написала мне. Юлия Игоревна, их учительница, почему-то решила обойтись своими силами, родителей зря не беспокоить.
Я даже не знала, что на это сказать. Ругаться с ней сильно не хотелось. А она, наоборот, ждала благодарности, что всё так быстро и грамотно сделала. Сцепился Никитос на перемене, понятно, с тем же Дубовым. Дубову помогали еще двое четвероклассников – те же, что накануне дрались с ним против Никитоса на площадке, или же другие, теперь уже не выяснишь. Важно это, но не выяснишь. Никто, по крайней мере, разбираться не хотел.
Я все же поблагодарила Юлию Игоревну за вовремя оказанную моему сыну помощь и понадеялась, что гипс, поставленный ему в районном травмпункте, лег на то место, где сломались косточки, а не на соседнее, как часто бывает. И что сотрясения мозга у него действительно нет. «Не тошнит же!» Только ленивый не сказал мне этого. Медсестра в травмпункте, охранницы в школе, мамаши из нашего и других классов, завуч младших классов и, конечно, сама Юлия Игоревна.
Учительница же Дубова заняла удивительную позицию.
– Вы в школу только что пришли работать, – заявила она мне. – И у вас уже такие происшествия!
– У меня? У меня? – не могла я поверить своим ушам.
– У вас, у вас! Как вас, простите… по имени-отчеству…
– Да не важно! Какая разница, как меня зовут, если вы мне говорите подобное?
– Вот, поэтому ваш сын и дерется! У него мать такая агрессивная! Представляю, как вы с детьми обходитесь…
– Да вы что вообще! С больной головы на здоровую!
– А вот больными чужих детей обзывать не на-а-до! Еще педагог называется!
Я смотрела на местами ярко накрашенную, плохо причесанную, как-то не по-школьному одетую учительницу – в синих джинсах, обтягивающих ее мощные бедра, выпущенной наружу ярко-желтой блузке с огромными воланами, колыхавшимися от каждого ее движения, и думала: хорошо, что не она ведет класс моих детей. Вот так смотрели бы каждый день на этот ярко-малиновый рот, на огромные звенящие сережки с прыгающим посередине шестируким Буддой, на перекатывающиеся по большой груди воланы… Мир бы казался другим. И слушали бы ахинею. Если она мне, не стесняясь, говорит такое – что же она ничтоже сумняшеся говорит детям? Могу себе представить.
Можно было бы спросить, что она вдруг так защищает Дубова. Не думаю, что ей лично попадет за его проделки. Всё же у него есть родители. Возможно, окажется, что он чей-нибудь сын.
– Он чей-нибудь сын? – спросил меня Андрюшка, когда я позвонила ему вечером рассказать про наши новые победы.
– Нет. Ты же знаешь – я эту школу выбрала в том числе потому, что все наши местные мажоры – дети управы, префектуры, прокурорские да депутатские – учатся в лицее