целым, сразу, не размышляя. Со скоростью, которая и не снилась сознанию, подсознание выдает готовый ответ. И не надо размышлять – потому что все равно всё не охватишь скудным человеческим умом?
– Я бы предпочла не слышать в классе таких слов, ни в шутку, ни всерьез, – ответила я красивой девочке. – Как тебя зовут? Напомни, пожалуйста.
– Меня зовут Катя. Екатерина Бельская.
– Да, Катя. Обходись, пожалуйста, без подобных слов.
– А то чё будет? – заорал один из двух местных обормотов, сидящих, как и положено, на задней парте.
Я не ответила, зная, что он просто привлекает внимание, заводит разговор ни о чем, лишь бы класс повернулся к нему – с негодованием, со смехом, с презрением, всё равно с чем.
Когда нас пугали в университете школой, наши преподаватели не учитывали одного. Да, здесь наукой и не пахнет. А кто сказал, что лишь наука – двигатель человеческого прогресса? Ведь оттого, что и как я расскажу этим и другим детям о русской литературе, а другой учитель – о биологии или математике, будет зависеть, насколько тот разрыв между образованным, думающим человечеством и человечеством, лишь жующим и размножающимся на Земле, будет увеличиваться. Разрыв ведь есть, и очень большой. И он увеличивается. Даже желая понять, чем занимается сегодняшняя физика, просто так не поймешь. Даже читая ежемесячно околонаучные журналы, с трудом будешь следовать просто за направлениями – куда и как идут сложные, специальные науки. А если не читать, не следовать? А если однажды, пусть насильно, не узнать, о чем думал и страдал Толстой, почему разочаровался в религии? Что мучило Достоевского, кроме его страсти к игре, о которой теперь наслышаны все. Не понимая, о чем написаны все его многословные романы. Что денег не было – в курсе, а что его волновало, почему он деньги зарабатывал таким именно путем, достаточно сложным, не знают. Что смешного видел Чехов в своей «Чайке», почему назвал ее комедией. Почему, почему…
Без меня, без моих уроков (если у меня что-то здесь получится) из этого класса, может быть, только Катя Бельская перейдет туда, к той небольшой части человечества, которая мучается, думает, читает Достоевского. А с моими уроками – еще кто-то, пусть двое, трое… Я точно знаю – меня когда-то сформировали, изменили несколько конкретных человек. И первая среди них была – наша учительница по литературе, которая на первых порах у меня даже вызывала внутренний протест: «Так на уроках не бывает! Так не говорят!» Так неформально, так от себя, через себя. Потом была преподаватель латыни в Университете, которая казалась мне пришедшей из старинной гимназии. Так удивительно она говорила о латинской грамматике и поэзии, умудряясь говорить о культуре в целом. И еще несколько доцентов, профессоров, посидев на лекциях или позанимавшись на семинарах у которых, я становилась чуть другой. Дело не в количестве обретенной информации или навыков. Дело в мироощущении, в осознании чего-то самого важного.
Русские писатели-философы братья Стругацкие, облачавшие свои философские вопросы и странные на первый взгляд ответы на них в форму