Жаль, конечно. Ведь некоторые так живут. Безо всякой любви, но не страдая при этом. Мне же жить с Игорем можно было только через отвращение и страдание. Мне не нравилось в нем все. Как пахнет его кожа, как аккуратно причесана седеющая бородка, как он складывает руки на отсутствующем животе и преданно смотрит на меня, как смеется, когда я говорю ахинею, как ласково обнимает, как будто ему одиннадцать лет и у него нет ни сил в руках, ни нормально мужской наглости, ни опыта (опыта у него и правда нет, благодаря мне). Не нравилось, как он ест, аккуратно пережевывая еду, как пьет маленькими осторожными глотками, как замирает под натиском маленького Никиты, очень рано почувствовавшего себя в нашей семье единственным мужчиной. По субботам приходит папа, но мужчина вообще-то – он, Никитос.
И Никитос смело говорил Игорю:
– Отвянь!
Получал от меня за это подзатыльник, искренний, возмущенный, но в следующий раз так же пытался самоутвердиться за счет своего мягкого, хорошего, нелюбимого мамой, то есть мной, отца.
Настя любила отца больше. Заглядывалась на него, могла забыть про еду, запихнуть в рот кусок, начать жевать, потом положить его за щеку (не выплюнешь, а прожевывать – долго, мешает слушать) и внимать рассказу Игоря. Доброму, милому, незамысловатому, ненавязчивому. Мы с Никитосом хохотали, а Настя огорченно смотрела и на нас, и на Игоря.
– Ну не могу я с тобой жить, понимаешь? Давай дружить.
– Я же мужчина, Анютонька…
Какими только нежнейшими именами не называл меня Игорь! Бесполезно было говорить ему, что они меня раздражают. Что мне нравятся – теоретически – мужчины брутальные, жесткие, хамские, у которых нет времени, ласкательных суффиксов, и от которых любимая женщина уйти просто так не сможет в соседний номер. Она уйдет только тогда, когда он отвернется и захрапит.
Но это только теоретически. Встречая в жизни хамоватого мачо, тяжело передвигающего большие ноги, медленно поворачивающего голову в мою сторону, нагло оценивающего меня с ног до головы, я испытываю не трепет, а отвращение.
Глава 2
К сорока двум годам я поняла – что-то со мной не так. Или в начале жизни, в юности, что-то сложилось не так. Но теперь уже разбираться в этом бесполезно. Всем кажется, что у меня в жизни – полный бардак. А я – довольна и спокойна. Но ведь что-то они такое видят? Почему все время что-то советуют подружки? Почему Андрюшка любит начать разговор издалека и, не дойдя до сути, махнув рукой, отступиться. Тема одна – что-то я делаю в жизни не так. Но что? У меня растут дети. У детей есть хороший отец. У отца даже нет другой семьи – большая редкость среди моих подруг. У меня есть работа – так, чтобы перебиться, чтобы не зависеть полностью от нелюбимого отца моих детей. Со временем я стала называть его бывшим мужем, чтобы детям было понятнее и удобнее со сверстниками. Игоряша, как услышал однажды, обрадовался и стал с тех пор называться просто мужем. Сам себя называть, среди новых знакомых. Старые все, конечно, знали, осуждали меня и жалели Игоряшу. Другие мужики – бегают, а этот