Понятно в местном Союзе бывали и ссоры и зависть и конфликты на пустом месте. «Охотник» как то сказал однажды: «Мы, писатели, как дети! Нам важно свое высказать и себя показать. А на остальное – наплевать!»
Помню как один из членов местного союза написал анонимку в Москву на всесильного тогда у нас Аполлона Столетова. У этого анонимщика в пишмашинке буква «р» насквозь пробивалась – не спутаешь. А в те идиллические времена анонимки спускали вниз тем, на кого жаловались для ответа. Получил Аполлон Михайлович этот листок с поклепами на него, изучил и задумался. Он человек неторопкий был. А через месяц тащит тот самый прозаик рукопись своей новой книжки, самолично отпечатанную на той самой пишмашинке. Что тут было? Эх и взвился Столетов! 10 лет анонимщик на заседания в Союз не ходил, в выездах не участвовал, водку с коллективом не пил. В Союзе правда остался. Потом как то все забылось. Право слово – как дети!
***
А для меня самым тяжелым испытанием в моей литературной жизни стала уничтожающая рецензия редактора издательства из Горького на мою рукопись. Редакторша эта, по-моему, в поэзии ни уха – ни рыла не смыслила. А судить – судила. Если к отзыву «Детского поэта» я еще как то могла краем уха прислушаться… То от этой рецензии у меня такая злость разыгралась. Ну явный же бред! Ружье бы взяла и в нее стрельнула. Сколько раз я дома и в больнице по-настоящему умирала – но никогда такого отчаяния не было. Вот, кстати, и сама рецензия.
«Уважаемая т. Дьячкова! (даже фамилию мою, гадюка, перепутала – А.Д.) К сожалению, на рукописи не были обозначены ни Ваш адрес, ни имя – отчество, поэтому я вынуждена обращаться к Вам столь официально…
Рукопись «Трудное счастье» не может быть включена в сборник «Старт» из-за невысокого ее художественного уровня. В рукописи есть отдельные интересные стихотворения, но их явно недостаточно для подборки («Первышата», «Я останусь в памяти у вас…» и др.). Большинство же стихотворений слабы как по форме, так и по содержанию.
Прежде всего поэту необходимо ясно представить себе, для кого он пишет строки своих стихов, кого они могут взволновать, убедить, заставить продумать собственные поступки и желания. Многие из представленных а рукописи стихов могли бы войти разве что в дневник поэтессы. Факты личной сжизни, освещенные в них, не стали фактами поэтическими: «Морошка», «Гармошка», «В нашем городе», «Добрый день», «Девчонка с ведрами» и др.
К тому же почти все они отличаются композиционной рыхлостью, стилистическими погрешностями. Так стихотворение «Морошка» распадается на четверостишия, почти не связанные между собой.. Героине стихотворения снился сон: она идет «через топи гибельных болот» за морошкой. Строфой ниже о сне уже забыто, идут воспоминания: «я ведь позабыла даже вкус» (морошки). В четвертой строфе героиня обращается к Северу с просьбой: «жизнь возьми обратно, если надо. Это ты ее сберег в войну». Непонятно только, зачем Север в таком случае сберег ей жизнь? А далее «сон» используется уже как некий поэтический