впахивать, как азиатские дети на азиатских заводах чего угодно, но на ней сижу я и пью чай в пакетиках.
Как рассказывала мне бабушка, которую я очень любила, моя мать проектировала кухню с расчетом на то, что однажды у нее проснется материнский инстинкт и мы будем здесь вместе завтракать, как вот эти семьи из фильмов и книг, но с прогнозированием у нее всегда было достаточно плохо. Ни материнский инстинкт, ни слово семья никогда не перешагивали порог нашего дома. Мы живем как соседи, такие соседи, которые правда надеются, что однажды на улице, примерно в 7-8 утра оторвется дорожный знак, запрещающий проезд грузового транспорта, отлетит на метров пять и придавит твоего соседа насмерть.
Она меня терпит. Это абсолютно взаимно, я уже лет 17 не надеюсь на то, что мы станем семьей, точнее 17 лет и 11 месяцев. Через месяц мне 18. Но ей хуже. Какое бы там не было общество, оно давит и хочет, чтобы она меня кормила, изредка давала деньги и приходила в школы выслушивать, какая я мразь и безответственная личность.
Я не считаю себя подростком, мне кажется, я родилась взрослой. Просто говорить, что я безответственная немного глупо. Я взяла ответственность за собственную жизнь примерно в тот момент, когда мне обрезали пуповину. Моя мать часто не забирала меня из садика, я шла домой сама или ждала бабушку с работы. Она работала до глубокой старости, перестала сниматься лишь за пару недель до своей смерти, она была актрисой. Часть заработка она откладывала на похороны, часть переводила в приют бездомных животных, а все остальное складывала мне в книги, как оказалась. Лишь после ее смерти, когда мне негде было брать деньги на новое чтиво и я начала перечитывать старые книги, я обнаружила, что в каждой лежит по бумажке. Теперь почти все эти купюры уходят на наркотики. Я бы не хотела, чтобы бабушка узнала об этом, каждый раз, когда я достаю деньги, я извиняюсь перед ней, но другого выхода у меня нет. Она к тому же была веганкой, а я до сноса крыши люблю бекон, на него тоже приходится тратиться. Бабушка прости.
А еще раньше я мечтала создать группу и играть рок. Я подыскала базу, придумала название и репертуар, украла гитару, но затем поняла, что создавать мне ее не с кем. Как неловко подготовить все, кроме людей. Я вообще раньше много мечтала.
Полин просит встретиться. Она позвонила мне в слезах и умоляла подойти к ее дому. Туда я не пойду, там ее отец -мой учитель географии, а я давно не хожу на географию, уже около двух лет.
Мы встретились на окраине города в гараже сером, скучном. В этом гараже мы провели тысячи часов своей жизни, оставили здесь свое здравое, детское сознание и открыли мир грязи, умиротворения и пост-панка.
Над нами летали мухи. Они жужжали и бились друг об друга, некоторые, оседлав товарища, кружили, пугая наши неокрепшие умы. Все это вызывало противный запах, которого не было, но наше общество с детства навязывает нам, что там, где мухи – воняет, где тараканы – грязно, если есть косточки арбуза – вырастит дерево внутри тебя, что правительство всегда право.
В сооружении из сварных металлический листов мы просидели около получаса в полной нудной тишине. Полин лежала у меня на