Дуня и, обернувшись к Мите, который моментально тоже оробел, добавила: – Мы его побаиваемся. Поколдовывает.
– Как это?
– Видите – сирень? Везде уже давно осыпалась. Вон гладиолусы – они только в августе пойдут. А у него все сразу. Неспроста это.
– Так, может, нам его не беспокоить? – ботанические аргументы показались Мите неубедительными, но он все равно испугался.
– А остальные пьют, – с тоской ответила тетя Дуня. – А как выпьют, так дерутся. Вы же человек культурный, вам тяжко будет.
– Евдокия! – окликнул вдруг старик, и оба директора – нынешний и будущий – вздрогнули, как нашкодившие первоклашки. – Я жду гостей. Может быть, это вы?
Митя шагнул за калитку – и даже зажмурился от плотной, почти осязаемой волны запахов, которая окатила его, сбила с ног, подняла в воздух. Митя оторвался от земли и поплыл над тропинкой. Впереди него, раздвигая цветущие ветви, парила маленькая Евдокия. Отсветы и блики окружающей красоты ложились на ее выгоревшую спортивную куртку, лились с узких плеч трепетным многоцветным шлейфом; тюльпаны, стоявшие вдоль дорожки, кланялись ей с простотой и достоинством древнего рода.
Митя дышал во всю грудь, будто торопился исчерпать этот сад, классифицировать и поставить на полку. Но с каждым вдохом проваливался все глубже, запутывался в словах, как в горячей плоти льнувших к нему растений.
Деревенская улица, по которой он только что шел, имела понятный, легко объяснимый запах – навоза, скошенной травы, овощной ботвы на грядках.
Но едва Митя пытался разъять на составляющие воздух этого сада, как происходило нечто, совершенно сбивавшее с толку. Да, сладко и душно пахли цветы, многие из которых он видел впервые в жизни, но дело было не в них.
Митя вдыхал и выдыхал и наполнялся странной уверенностью, что в саду пахнет временем, преображением и вечностью. Причем именно в такой последовательности.
Сначала – время: светящаяся и нетленная суть прошлого, тугие зерна будущего, а в них – могучие деревья, которые еще прекрасней оттого, что их может никогда не случиться. Тут соединялись и собственная Митина жизнь, и история человечества, и геологическая память планеты. Дальше свершался невероятный прорыв, стиравший грань между «было» и «будет», между «я» и «не я». И все становилось всем.
Митя споткнулся о лейку и чуть не упал к ногам Евдокии Павловны, робко объяснявшей старику появление квартиранта. Отряхиваясь, Митя еще раз втянул воздух и с облегчением почувствовал, что пахнет только цветами. Он огляделся.
На крыльце, помимо старика и тети Дуни, занятых разговором, стояла еще и низенькая старушка. Несмотря на теплую погоду, на ней были валенки и ватник, правда, застегнутый не на все пуговицы. Старушка смотрела на Митю, мелко трясла головой и улыбалась. От ее глаз во все стороны расходились глубокие прямые морщины, похожие на нарисованное детской рукой солнце. Митя тоже улыбнулся. В этот момент старик взглянул на него и тут же кивнул Евдокии, будто Митина улыбка все решила.
– Ну,