«Пей хотя бы через день». И это тоже чересчур. Ты всегда требуешь слишком многого. Нет бы просто сказал: такое-то количество свечек».
Отец Константин оглядел покрытые изморосью стены своего нового жилища, треснувшее стекло, залепленное скотчем, голую лампочку Ильича, качавшуюся на длинном проводе, и подумал, что сейчас он бы с полным основанием мог впасть в уныние, если б не знал, что и оно – неполезно.
Вова тем временем ораторствовал на крыльце магазина, размахивая початой бутылкой.
– Мутный какой-то. В церковь, говорит, не ходи, бухай, сколько влезет. Хотя оно и вредно, конечно.
– Может, он того – фиктивный? Поп-то? – засомневался мрачный Пахомов, некогда бывший трактористом.
– Может, и фиктивный. Я у него документов не спрашивал.
– А зря! – укорил Вову выходивший из магазина пенсионер Гаврилов, про которого все знали, что он стукач и кляузник.
Гаврилов с мужиками не выпивал, но нес домой кило сарделек.
– Я знал что ли? – огрызнулся Вова, досадуя, что попал впросак. – Думал, в платье – значит, поп.
– Ну, ты давай, не задерживай, – прервал его немногословный Пахомов.
Вова поспешно глотнул, крякнул и передал бутылку по кругу.
На следующее утро отец Константин тоже отправился в магазин, намереваясь купить что-нибудь для своего необитаемого дома-сарая. Любая, самая простая вещь могла бы внести в эти безотрадные стены свидетельство человеческого присутствия, облегчить вживание в новое место. Мыльница, кружка, веник.
На скамейке возле магазина, привалившись друг к другу, кемарили вчерашние Вовины собеседники. Из страшных разинутых ртов вырывались клубы морозного пара. Так отец Константин определил, что они живы, хотя, судя по небольшим сугробам на плечах и загривках, проспали тут всю ночь.
Внутри магазина собралось небольшое общество. Продавщица в мелких фиолетовых завитках монотонно штриховала клеточки в кроссворде. Пенсионер Гаврилов придирчиво перебирал мерзлые куриные лапы, которыми ради экономии кормил своего пса. Рядом, держась за прилавок, покачивалась молодая женщина в неведомо откуда взявшейся здесь, за двести километров от ближайшей станции, оранжевой железнодорожной жилетке.
– Ну, дед, ну, старый пень, – медленно и хрипло говорила она. – Я ж не водки, я хлеба прошу. Купи буханку, не жилься. Два дня не жрамши.
Пенсионер Гаврилов, брезгливо поджав губы, бросал в пакет синеватые птичьи пальцы.
– Хотя какой с тебя спрос, своего барбоса и того морожеными когтями моришь, –усмехнулась женщина и тут заметила нового покупателя. – Царица небесная, это кто ж такой божественный?
Продавщица и пенсионер оторвались от своих занятий и вперились в отца Константина.
– А, наслышаны-наслышаны, – мигом сориентировался Гаврилов. – Мы церковь, любим, уважаем. В праздники – дома не убираем, не готовим, целый день у телевизора сидим. Все как положено.
– Ангел святой, купи вдове чекушку! – встряла женщина в жилетке.
– Любка не приставай! – шикнула продавщица.
– А