Слышу его громкое дыхание. Мимо нас проходят яркие блестящие пятна абсолютно незнакомых сотрудников издательства. Может быть, это кто-то из приглашенных почетных гостей.
– Мы планировали бежать из страны как можно раньше. Тогда еще был хоть какой-то шанс. Но именно в тот момент борьба правительства с протестующими против политики CHILDFREE приняла самую жестокую форму за все время. Асфальт еще долго не могли отмыть от коричневых пятен крови. Так много ее было пролито. Даже тогда еще можно было проскользнуть через границу, но Сэнди… Ее жизнерадостность угасала, кожа побледнела, она худела на глазах. Знакомые врачи рисковали и тайком осматривали Сэнди. Но либо не имели знаний, либо у них не было нужных лекарств. Все говорили о необходимости каких-то специальных анализов. Это помогло бы понять причину, иначе она просто умрет…
Тони притих, вглядываясь в пустоту перед собой. Кажется, за это время на его лице появляются еще морщины, и сам он заметно уменьшился.
– Если врачи узнают о беременности, они обязаны задержать женщину до родов. А потом забрать ребенка. Так работает закон CHILDFREE. Поэтому мы не могли ехать в больницу. Я списывал ухудшение ее состояния на гормональные перепады, на авитаминоз, даже на слезоточивый газ, которым военные нас разгоняли. Им пропахла вся моя одежда… Просто старался потянуть время. Надеялся, ее состояние улучшится. Надеялся, пока она не упала в обморок.
В красных старческих глазах только слезы и отчаяние. Некоторые его слова очень сложно различать из-за трясущейся нижней челюсти и постоянных всхлипов. Тони несколько раз пытался пить, но из-за дрожи в руках не получалось донести стакан до рта.
– Большую часть времени она проводила в кровати, но в тот вечер решила сама приготовить ужин и упала, сильно ударилась головой. Я тогда пытался сдержать напор военных, втаптывающих несогласную молодежь. Когда вернулся домой и увидел Сэнди в луже крови…
Рука Тони снова тянется ко рту, чтобы не дать крикам вырваться из груди. Слезы струятся по его морщинистым щекам.
– Я думал, что потерял ее. Не помню, как вызывал скорую. В больнице сказали: шансов выжить у нее при родах нет. Никаких… Она будет жить оставшиеся месяцы только для ребенка. Врач мне сказал, что я необходим ей, чтобы жить! Представляешь? Жить пару месяцев до родов, которые ее убьют! Ее убьет наш ребенок… Она его даже не увидит. Ни она, ни я не увидим, понимаешь?!
На этот раз он не смог себя сдержать. Рыдания захлестывают его. Твердый болезненный комок набухает поперек моего горла. Сглатываю слюну, но это не спасает. Тони продолжает сквозь громкие всхлипы:
– Оставшиеся месяцы стали самыми трудными в жизни. Мне приходилось улыбаться моей любимой Сэнди так, чтобы она верила в шанс оставить ребенка и сбежать. В шанс быть счастливыми. В шанс, которого не было. – Тони снова замирает, только подрагивают его тонкие губы, покрытые редкой седой щетиной. – Так совпало, что в день родов армия перешла в наступление. Я был с моей Сэнди. Это спасло мне жизнь. Но не ей и не сотням молодых ребят. Ребенок