свобода и праздность. Ему было так скучно и одиноко, что он готов бросить все, лишь бы освободиться от оков нормальной жизни, и стать не одиноким а одиночкой. Стать человеком, чье одиночество было бы оправданным. Какая разница, где быть одному: среди знакомых или на дороге? Ему часто снились сны, в которых он путешествовал автостопом. Там не было городов, не было деревень. Лишь бесконечная дорога по которым рассекали полупустые автобусы и редкие автомобили. Трасса петляла среди скалистых холмов, фары высвечивали ржавые указатели. Именно об этом он мечтал в последнее время, и если у него не было возможности сбежать, то он предпочел бы навсегда уснуть, чтобы видеть один и тот же сон.
В школе, как в прочем и везде, у него не ладилось. Или он был слишком умным для людей, либо слишком тупым, чтобы жить по их скучным законам. Он всегда отличался от толпы. Многие ненавидели его за то, что он был белой вороной, но и они же и понимали, что с парнем не стоило иметь никаких дел. Все были уверенны в том, что когда-нибудь он разорвет тонкую мембрану спокойствия их поселка, и навсегда сбежит. Так и случилось. Ночью, когда было невыносимо ждать того момента, когда-же он окажется в пути, он просто собрал вещи в рюкзак и сбежал. Добрался пешком до трассы и стал голосовать. Путешествие началось.
Его не волновало, что его искали. Не волновало, что в землю опустили пустой гроб, а сверху поставили крест с его именем. Чтобы не было так противно смотреть в зеркало и вспоминать унылое прошлое, в туалете заправки он выкрасил волосы в черный цвет, и ополоснул их под краном с холодной водой. Теперь он всегда одевался в черное. Одежду он крал с бельевых веревок, питался лишь тем, чем угощали его водители. Горячий ароматный кофе в термосе, холодные бутерброды с мясом. На еду были щедрыми дальнобойщики, и он молился за здоровье их жен, которые пихали своим мужьям лишние котлетки и сосиски. В пути он не доедал, сильно исхудал, но такая еда была в миллион раз вкусней того, что стряпала его мать. Вспоминая ее супы и маккароны с гречей, на языке он чувствовал вкус картона. Вкус скуки.
А еще он сменил имя. Любопытным попутчикам он назывался Райдом. Ride с английского переводилось как "идти", а еще была такая руна с названием "Райдос", что обозначало движение, какой-то процесс. Воспользовавшись иголкой и чернилами от ручки, он наколол себе это слово на руке.
Райд жил на дороге. Он ночевал в задних кабинках добрых далнобойщиков, и рев мотора пел ему свою колыбельную. Или на задних сидениях легковушки, закутавшись в покрывало, стащенное в каком-то дешевом мотельчике. Бывало, что приходилось коротать ночи на улице, но в этом тоже было свое очарование. Не каждый мог себе позволить поспать на скамейке в ярком оранжевом свете заправки, или в лесу на теплом камне, поросшим зеленым бархатом мха.
Жить в пути было интересно и занимательно. Были и опасности, и маленькие радости, и неожиданные филосовские озарения, когда бредешь по обочине и куришь одну за одной, оборачиваясь назад в ожидании машины. Дешевый портвейн с дикой земляникой были дороже самых дорогих вин, а объятия чужих мужчин и печка в салоне согревали душу лучше, чем тепло родного