тысяч лет, а про археологов он соврал. Это могло быть правдой, или я был слишком впечатлительным.
– Ладно, поплыли отсюда, пока ветер еще больше не поднялся. А то обо скалы разобьемся. – охотник потушил факел и поплыл на свет. Пользуясь темнотой, я вытирал слезы. Может быть я был уже здесь. Рождался на том валуне, и там-же умирал, раненый когтями рыси.
Выплыв на свет божий, охотник спросил меня:
– Скучаешь по дому?
– Знаешь, я бы остался здесь навсегда, – сказал я не соврав, – В городе меня ничего не ждет кроме болезней.
– Ты здоров. Свежий воздух пошел тебе на пользу.
– Или баня. Охотник, можно я останусь? – спросил я. Я очень боялся задать этот вопрос, боясь услышать нет. Охотник усмехнулся и стал быстрее грести. Он ничего не сказал.
– Охотник, я тебе надоел?
– Надоел бы, так уж давно пешком до деревни отправил бы.
– Тогда почему молчишь?
– Есть вещи, которые бы мне хотелось сохранить в тайне.
Этого было достаточно. Сунув руки в карманы, я стал смотреть в небо. Ветер стих, и мы добрались до нашего берега быстрее, чем прибыли к гроту.
У меня не было вещей, чтобы собирать их. Разве что записная книжка и самодельный ножик. Мне бы хотелось оставить себе на память что-то от охотника. Какую-нибудь памятную вещь. Или хотелось забрать его с собой, но врятли бы он выжил в городе. Я не знаю сколько лет он прожил здесь, но я точно знаю, что он стал частью этого леса. Он настолько стал "своим", что его не пугались птицы, а животные имели смелость подходить к его дому очень близко. Я тоже хотел быть частью чего-то, я тоже хотел познать мудрость многовековых сосен и елей. Но… Еще я боялся того, что когда меня не будет, с охотником случится что-то плохое. При мне не раз он подворачивал ступни или ранился рубанком. И я всегда знал где лежат чистые тряпки и спирт. Я помогал носить вещи, когда ему было тяжело. Черт подери, да кто же теперь будет таскать воду в баню? Я так не хотел уходить.
Он завел каракат. Я прыгнул назад и попрощался с избой навсегда. Навсегда, потому-что знаю – мне здесь больше не бывать. Отсюда или вовсе никогда не уезжать, или побыть здесь да исчезнуть. Да я бы и не нашел дороги назад.
Мы петляли среди деревьев. Пару раз останавливались отдохнуть от тряски, перекусили хлебом и вареными яицами. Молчали. Охотник по своей молчаливой природе, а мне было просто нечего сказать. Я прощался с духом леса.
Подъезжая к деревне, охотник заговорил, перекрикивая ревущий мотор:
– Я тогда острогой поранился, а она ржавой была. Ночевал я прямо в лодке – хотел щуку поймать, а она не на спининг ни в сети не давалась. Вот плавал у берега, думал – заколю. А эта сука раз из тины показалась да исчезла. Как-то так получилось, что острогу себе в ногу загнал. Ослабел сильно, жар начался. До дома я бы не доплыл и не дошел, пришлось в грот плыть. Там лег на валун. Я смотрел на богиню, а от бреда казалось, что она двигалась. Я ей тогда пообещал самую лучшую шкуру, если она меня забирать не станет. Уснул. А проснулся совершенно здоровым. Добрался до