и по крутому спуску сползли к приземистым избам Успенской слободы, притороченным к подножию берега залубеневшей Волги.
– Тпру… – Гришка остановил лошадь во дворе неказистого сруба, потемневшего от времени, но сейчас приукрашенного снегом, и казавшегося гришкиной душе каким-то сказочным теремком, от которого исходил тёплый пряный дух, подсказывая мальчишке, что здесь он сможет сытно откушать мамкиных горячих пирогов.
Гришкина мать с ухватом в руках стояла у печи и глядела на румяный глиняный горшок, томящийся на багряных углях.
– Прилетел, ясный соколик! – улыбнулась она сыну. – Дверь-то прикрывай плотнее, ветер гулеванит по сеням.
– Чуй, мамка, был я в городе, дьяку Онуфрию рыбицу отвёз.
– Что же, доволен был дьяк?
– Грозился, что воевода серчает – мало рыбицы возим в казну.
– Ох, ангелы небесные!
– Есть хочу, – Гришка косился на горшок в печи.
– Садись-ка к столу, милок!.. Эй, девицы-красавицы, забирайтесь на лавку, кашу-малашу кушать будем, – крикнула она гришкиным сестрёнкам. Те играли в тряпочные куклы в углу на большой укладке.
Две девочки-погодки лет семи-восьми в длинных домотканых платьях и овчинных безрукавках мигом спрыгнули с сундука да к столу.
– Я рядом с Гришкой! – весело толкались и визжали они.
Гришка положил на стол пять копеек:
– Николке судариков продал.
– Ох, ангелы небесные, работник ты мой ненаглядный! – мать с нежностью погладила Гришку по голове.
Глава 4
Тем временем во дворе дома симбирского воеводы был большой переполох. А учинил его дьяк Онуфрий.
– Погубили отпрыска дворянского, Фёдора Кузьмича! – гнусаво голосил дьяк.
На шум сбежались служилые люди. На широкое крыльцо вышел воевода окольничий Иван Богданович Милославский. Он в спешке накинул на шёлковую рубаху только узкий длиннополый кафтан да надел бобровую шапку.
– По какой причине народ гоношишь, Онуфрий? – пробасил воевода.
– Подданных ваших обижают!
– Кого же обидели? – тот оглаживал свою окладистую бороду.
– Фёдора Кузьмича, племянника вашего, – подобострастно ответил дьяк.
Воевода насторожился:
– Что с Фёдором случилось?
– Побили его крепко, – ехидно ответил дьяк.
– Кто ж посмел? – нахмурил воевода густые брови.
Дьяк хитро сощурился:
– Известно, кто у нас зачинает драки да бунты, – тягловые людишки!
– Не юли, Онуфрий! – рявкнул воевода.
– Сказываю, воевода-боярин, как на духу. Прислал ко мне нынче старшой Кузьма с Успенской слободы Гришку своего малого с рыбой для сдачи в казну. Накинулся тот Гришка на Фёдора Кузьмича, да поколотил шибко. Живой ли он, не ведомо мне. Как началось сиё побоище, так я как пёс с докладом к вашей боярской справедливости явился.
Воевода перестал оглаживать бороду, бросил недоумённый взгляд на жалобщика:
– Какая же причина была у Гришки?
– Причину надо спрашивать с его отца.
В