перед одной из витрин, отец Макнами сказал:
– Взгляни на это.
Это была банка старинного типа, возможно, в таких банках раньше консервировали фрукты. Сверху банка была закрыта металлической пластиной и запечатана воском. Внутри находилась желтая жидкость, в которой плавало что-то вроде артишоков.
– Рассеченный мозг Чарльза Гито, – объяснил отец Макнами. – Его сохранили из-за его исторического значения и для того, чтобы будущие поколения учились по нему.
– Чему тут можно научиться? – спросил я.
Я не мог представить себе всю эту законсервированную мешанину в качестве человеческого мозга, но у музея был очень солидный вид, так что это, по-видимому, действительно был мозг Чарльза Гито, как было написано на табличке, хотя выглядел он очень странно.
– Он был болен, – объяснил отец Макнами. – Врачи должны изучать болезнь, чтобы понять ее и лечить больных людей.
Мне вовсе не нравилось смотреть на раскрошенный мозг. Я представлял себе, что когда-то он был внутри черепа, жил, слушал, говорил и приказывал телу передвигаться, и меня все больше тошнило. Может быть, это объяснялось тем, что я не выспался и устал, но, вообще-то, эта расчлененка никогда меня не привлекала.
– Может, пойдем отсюда? – спросил я, жалея о том, что вместо обычного воротника священника отец Макнами носит мятый воротничок на застежках, когда-то красный, но от множества стирок ставший розовым.
Отец Макнами посмотрел на меня.
– Тебе это неприятно?
– Да, немного, – ответил я, подумав, что это кого угодно выведет из равновесия.
– Тогда пошли, – сказал он, и мы пошли.
Когда мы прошли несколько кварталов, я спросил, не можем ли мы немного посидеть.
Я сел на ступени какой-то трехэтажки, как их здесь называют.
– Что-нибудь не так? – спросил отец Макнами.
– Зачем вы разбудили меня сегодня ночью?
– Ты кричал. Тебя преследовали ночные кошмары.
– А зачем вы привели меня сюда смотреть на этот искромсанный мозг?
– Ты сердишься на меня?
Я не хотел отвечать на этот вопрос и промолчал.
Я действительно был немного сердит.
Все происходило слишком быстро.
Отец Макнами сел рядом со мной, и мы довольно долго наблюдали за движением на улице, но на его вопрос я так и не ответил.
Тошнота у меня прошла.
Сердился я уже меньше.
Мы так долго сидели на холодном бетоне, что мой зад и бедра начали замерзать.
Подошел мужчина в дорогом пальто и с шелковым шарфом на шее и обратился к нам:
– Это мой дом, а вы околачиваетесь тут на ступенях.
– Простите нас, – ответил отец Макнами, кивнув.
Мужчина, не говоря больше ни слова, прошел мимо нас. Я в это время начал уже вставать, и его колено ударило меня по плечу.
– Простите, – сказал я, хотя мне не за что было извиняться, и я подозревал, что мужчина ударил меня намеренно.
Мы ушли.
Минут