богам так просто не достучишься, – просто ответил шаман. Он показал на лавку возле стены. – Присаживайся, повелитель.
Маленькое окошко слабо пропускало свет. В полумраке шаман казался ожившим мертвецом: дряблые бледные щёки, острый нос, бескровные губы, тёмные, глубоко посаженные глаза. Росту он был высокого, под потолок, сухопарые кисти на длинных руках свешивались словно древесные корни. Под стать хозяину было и помещение. На полках вдоль украшенных пасами стен теснились бесчисленные коробочки и горшочки с диковинными зельями, с верхних балок свисали пучки сушёных растений, внизу, под лавками, громоздились крынки, сундучки и корзины. Повсюду висели амулеты, из огромного короба в углу торчала гора соболиных, беличьих и лисьих шкурок, на столе поблёскивало широкое серебряное блюдо со звериной чеканкой, на котором были выцарапаны шаманские знаки; рядом с блюдом белели два пожелтевших медвежьих черепа, над входом красовались оленьи рога. В горящем чувале булькала тёмная жижа, почти не выделявшая пара, зато источавшая слабый приторный запах. В углах кучами лежали иттармы прежних шаманов.
Кан подошёл к столу, отцепил от пояса мешочек и с громким звоном высыпал на блюдо монеты. Пам вскинул брови, тоже приблизился к столу, обратил внимательный взор на Унху.
– Видно, тяжкое бремя ты взвалил на себя, коль принёс столь щедрое подношение. Что тебя терзает?
– Сегодня вечером ты будешь камлать, выспрашивая у духов, угодна ли им война с русью. Я хочу, чтобы духи прислушались ко мне, чтобы они разделили мои устремления. Пусть духи скажут всем хонтуям, что мой выбор богоугоден. Сделай это для меня, Кулькатли.
– Как могу я, презренный смертный, склонять к чему-то высшие силы?
Кан схватил шамана за плечи, крепко сжал их длинными пальцами.
– Ублажи их. Заставь владык помочь мне. Ради этого серебра, ради собственной жизни, ради предков!
– Мне не дано предугадать желания духов, – кротко ответил шаман, отстраняясь от него.
Кан насупился.
– Что же ты хочешь от меня? Получить земное воплощение Колташ-Эквы? Засыпать твой дом песцовыми шкурами? Добыть сотню серебряных блюд для святилища? Говори.
– Я спрошу у духов, что им по вкусу, – тонко улыбнулся пам.
– Спроси. А заодно передай духам и демонам, что если русь победит, им солоно придётся от новгородского бога.
Унху направился к выходу. У самой двери обернулся.
– Не для того я получал канский пас, чтобы подставить выю под новгородский меч. А ты, если не поможешь мне, горько пожалеешь об этом.
Он вышел, с чувством ахнув дверью. Кулькатли шмыгнул носом, потёр лоб.
– Одержимый, – в восхищении обронил он.
Дым от костров, выложенных по кругу, лизал ствол священной ели, сочился меж игл и, рассыпаясь на множество отростков, возносился к небу, прозрачной зыбью колыхая звёзды. Кулькатли, облачённый в медвежью шкуру, с лицом в открытой пасти зверя, плясал и неистовствовал, потрясая бубном и выкрикивая заклинания. Помощники его бросали в пламя пахучие травы, корешки и кусочки