открыли огонь из всех стволов. Рота потеряла больше половины состава. Легкораненые с наступлением темноты выползли сами, тяжёлых вытащили на носилках санитары, убитые остались лежать. Лейтенанту опять повезло. Снаряд разорвался у него за спиной, осколки полетели в сторону нашей траншеи, его взрывной волной отбросило вперёд, он упал в какую-то воронку и там лежал, пока немцы не перестали стрелять. Вечером комбат ему устроил разнос.
– Ты где был? В воронке отлёживался? У тебя приказ взять немецкую траншею! Ну и что, что пулемёты бьют! На то они и пулемёты, чтобы бить! Ты должен был бойцов в атаку поднять и выполнить приказ или умереть! А ты даже не ранен! Столько снарядов на вас истратили! И всё зря! Завтра с остатками своей роты возьмешь траншею без артподготовки! Снарядов у меня для тебя больше нет!
Лейтенант сидел в окопе, прислонившись к стенке и курил. У него давно назревал конфликт с комбатом. Типичный штабной офицер, майор, пройдоха и карьерист, месяц назад сменивший погибшего предшественника. С тем тоже не всегда ладно выходило, но он был вменяемый. Операции готовил, людей бессмысленно не губил, к мнению ротных прислушивался. Но этот – конченный урод. Три класса церковно-приходской школы и младшие командирские курсы. Его ровесники уже давно дивизиями командуют, а он всё никак в подполковники не выбьется. Вот и старается, из кожи вон лезет. Или, может, разжалованный за что. Никого не слушает, на всех орёт, всё больше матом. Зато перед начальством, говорят, на цыпочках ходит, и с того боку, и с этого зайдёт: «Чего изволите? Высоту взять? Это мы мигом. Немцев выбить? Завтра сделаем!» А тут такая осечка! Снаряды истратили, полроты потеряли – и никакого результата!
Махорочный дым тонкой струйкой устремлялся вперёд, огибая противоположную стену траншеи, и медленно поднимался вверх, растворяясь среди многочисленных звёзд, мерцающих в высоте как застывшие в полёте трассирующие пули. Что же делать-то? Неужто видит он их в последний раз? Неужели завтра они в это же время снова будут равнодушно светить вниз, а он будет лежать, уткнувшись носом в землю, никому не нужный, холодный и бесчувственный?
Только сейчас ему пришла в голову мысль или он давно её вынашивал – это осталось за кадром. История об этом умалчивает. Бывают в жизни каждого человека такие моменты, когда злость, страх и отчаяние соединяются в нём в один жгучий узел и злость одерживает верх над остальными. В этот момент человек решается на такое, на что он в своём нормальном равновесном состоянии никогда бы не решился. Даже в очень возбуждённом состоянии и то навряд ли. Человека надо долго мучить, унижать, глумиться над ним, его надо довести до крайней степени ожесточения, и тогда, может быть, он на это пойдёт. На такое, что бы ему никогда и в голову-то не пришло раньше. В этот момент, момент решимости и бесстрашия, удали и безразличия к своей дальнейшей судьбе, в тебя как будто входит что-то снаружи, бес как будто вселяется. Мир дрогнет в этот самый момент, как будто тебя слегка встряхнули, или это сам мир встряхнулся