коридоре я огляделась по сторонам. Чтобы добраться до двери, нужно было пройти мимо стойки дежурной сестры, но девушка в белом была занята – опустив голову, она что-то писала.
– Иди, будто ты посетитель, – сказала я Розалин.
Когда мы были на полпути к стойке, девушка прекратила писать и встала.
– Дерьма кусок, – прошептала я. Схватив Розалин за руку, я втащила ее в какую-то комнату.
Крошечная старушка сидела на кровати, как птица на насесте. Ее лицо напоминало сморщенную черничину. Когда она нас увидела, ее рот приоткрылся, а язык изогнулся, как запятая, потерявшая свое место.
– Мне бы воды чуток, – сказала она.
Розалин налила из кувшина и протянула ей стакан, пока я, прижимая сумку к груди, выглядывала в коридор.
Я увидела, как девушка, взяв какую-то бутылку, исчезла в комнате за несколько дверей от нас.
– Пошли, – сказала я.
– Уже уходите? – спросила старушка.
– Ага, но я вернусь еще до вечера – это уж как пить дать, – ответила Розалин, скорее мне, нежели этой женщине.
На этот раз мы повели себя не как посетители, а рванули бегом.
Снаружи я схватила Розалин за руку и потащила за собой.
– Поскольку ты все так хорошо продумала, то, полагаю, ты знаешь, куда мы идем, – с выражением сказала она.
– Мы идем к Сороковому шоссе и ловим там машину до Тибурона, Южная Каролина. По крайней мере попробуем.
Мы шли окольными путями, сначала через городской парк, пройдя по узкой аллее до Ланкастер-стрит, затем несколько кварталов до Мэй-Понд-роуд, где, пройдя бакалею Глена, свернули на пустырь.
Мы пробирались через заросли кустов и цветов, среди стрекоз и запаха каролинского жасмина, столь густого, что я почти видела, как он клубится в воздухе, подобно золотистому дымку. Розалин не спрашивала меня, почему мы едем в Тибурон, а я ей ничего не говорила. Зато она спросила:
– С каких это пор ты стала говорить «дерьмо»?
Я никогда не прибегала к сквернословию, хотя немало слышала его от Т. Рэя, а также читала на стенках в общественных уборных.
– Мне уже четырнадцать. Думаю, мне теперь можно ругаться, если хочется.
И мне хотелось.
– Дерьма кусок, – сказала я.
– Дерьма кусок, адский огонь, проклятие и сучьей матери сын, – сказала Розалин, смакуя каждое слово, словно на языке у нее был сладкий картофель.
Мы стояли на обочине Сорокового шоссе в тени от щита с выгоревшей рекламой сигарет «Лаки страйк». Я выставила большой палец, но машины, завидев нас, лишь прибавляли газу.
Нас пожалел цветной мужчина на побитом грузовичке, который вез дыни-канталупы. Я влезла первой, и мне пришлось чуть ли не сплющиться, чтобы Розалин могла усесться рядом со мной.
Мужчина сказал, что едет в Колумбию повидать сестру и что везет дыни на фермерский рынок. Я сказала, что еду в Тибурон навестить тетю, а Розалин будет помогать ей по хозяйству. Звучало неубедительно, но он не задавал вопросов.
– Могу высадить вас в трех милях от