неоднократных стычек, угроз и воркотни он привел охотников к повиновению. От носа до кормы меня титуловали «мистер ван Вейден», и только в неофициальных случаях Вольф Ларсен называл меня Горбом.
Это было забавно. Иногда во время обеда ветер крепчал на несколько баллов, и, когда я вставал из-за стола, капитан говорил мне: «Мистер ван Вейден, будьте добры поворотить оверштаг на левый галс». Я выходил на палубу, подзывал Луи и осведомлялся у него, что нужно сделать. Через несколько минут, усвоив его указания и вполне овладев маневром, я начинал распоряжаться. Помню случай в самом начале, когда Вольф Ларсен появился на сцене, как раз когда я начал командовать. Он покуривал сигару и спокойно смотрел, пока все не было исполнено. Потом остановился около меня на юте.
– Горб, – сказал он, – впрочем, простите, мистер ван Вейден. Я поздравляю вас. Мне кажется, что теперь вы можете отправить отцовские ноги обратно в могилу. Вы нашли свои собственные и уже научились стоять на них. Немного упражнения со снастями и парусами, немного опыта с бурями, и к концу плавания вы сумеете командовать любой каботажной шхуной.
Этот период между смертью Иогансена и прибытием к месту промыслов был для меня самым приятным временем на «Призраке». Вольф Ларсен был не слишком строг, матросы помогали мне, и у меня больше не было столкновений с Томасом Мэгриджем. Должен признать, что, по мере того как проходили дни, я начал испытывать некоторую тайную гордость. Как ни фантастично было мое положение – сухопутного жителя, очутившегося вторым по рангу на корабле, – я справлялся с делом хорошо. Я гордился собой и полюбил плавное покачивание под ногами палубы «Призрака», направлявшегося по тропическому морю на северо-запад, к тому острову, где мы должны были пополнить запас пресной воды.
Но мое счастье было непрочно. Это было лишь время сравнительного благополучия между большими несчастьями в прошлом и такими же в будущем, ибо «Призрак» был и оставался ужасным сатанинским кораблем. На нем не было ни минуты покоя. Вольф Ларсен припоминал матросам покушение на его жизнь и трепку, которую они задали ему на баке. Утром, днем и даже ночью он старался всячески донимать их.
Он хорошо понимал психологическое значение мелочей и умел мелочами доводить свой экипаж до бешенства. При мне он, вызвав Гаррисона, приказал ему убрать с койки положенную не на место малярную кисть и разбудил двух подвахтенных только для того, чтобы они пошли за Гаррисоном и проверили, исполнил ли он приказание. Это, конечно, пустяк, но его изобретательный ум придумывал их тысячи, и можно себе представить, какое настроение это вызывало на баке.
Ропот продолжался, и отдельные вспышки повторялись неоднократно. Сыпались удары, и двое или трое матросов постоянно возились с повреждениями, нанесенными им их хозяином-зверем. Общее выступление было невозможно ввиду большого запаса оружия на кубрике и в кают-компании. От дьявольского темперамента Вольфа Ларсена особенно страдали Лич и Джонсон, и глубокая грусть в глазах последнего заставляла сжиматься мое сердце.
Лич относился к своему