и прилежные, и кои становятся только мудрее и краше с возрастом. Так считал я и все остальные викинги, что служили в императорской страже. Многие из моих товарищей меняли жён каждый год и всё равно никак не могли найти для себя самую подходящую.
Но мой сын всегда радовал меня. Он был стройным и быстрым, острым на язык и весёлым. Он ничего не боялся, даже меня. Когда он был маленьким, женщины на улице оборачивались, чтобы бросить на него ещё один взгляд, а когда он подрос, стали делать это ещё проворней. Это стало его несчастьем, но было уже ничего не поделать. А теперь он мёртв, но я редко о нём забываю. Мой сын и булгарское золото, это всё о чём я вспоминаю сейчас. Оно могло стать его собственностью, если бы удача не отвернулась от нас.
Когда его мать умерла, мой сын стал проводить много времени с её родственниками, хранителем одежд принцесс Сумбатом и его женой. Они были уже стары и бездетны, ибо если смотритель служит на женской половине дворца, то он должен быть оскоплён. Но Сумбат всё равно был женат, так как это в обычае у византийских евнухов. Он и его жена любили Хальфдана, хоть и звали его Георгием, и когда я был в отлучке по своей службе у базилевса, они заботились о моём сыне. Однажды, когда я возвратился с похода, я нашёл старика плачущим от радости. Он рассказал мне, что мой сын стал наперсником принцесс, особенно Зои, и что он уже успел подраться с ней, но не смог победить, поскольку Зоя была старше его на пару лет. И несмотря на драку, Зоя сказала, что она всё равно предпочитает его, как своего друга, чем племянницу митрополита Льва, которая всякий раз валится на колени и заливается слезами, если ей вдруг порвут одежду во время игры, или сына камерария Никифора, у которого заячья губа.
Сама императрица Елена, как сказал старик, потрепала мальчика по голове и назвала его маленьким волчонком и велела ему не дергать её высочество Зою за волосы, даже если она плохо с ним обращается. Тогда Хальфдан уставился на императрицу и спросил, когда же он сможет это сделать. В ответ на это императрица изволила снисходительно рассмеяться, что стало по словам евнуха, наисчастливейшим событием в его жизни. Хотя, это всё ребяческие пустяки, но и для меня вспоминать о них осталось одной из немногих оставшихся радостей.
Со временем многое изменилось, и я многое пропущу, чтобы не сделать мой рассказ слишком долгим. Но спустя следующие пять лет, когда я уже командовал отрядом телохранителей, однажды Сумбат снова нашёл меня, и в этот раз плакал он не от радости. В тот день во дворце он наведался в покои, в которые обычно редко кто заходил, ибо в них хранились одежды для коронации, чтобы посмотреть не видно ли там крыс. Вместо крыс он обнаружил там Хальфдана и Зою, сделавших себе ложем те самые наряды для коронации, которые они для этой цели вытащили из сундуков, и занятых новой игрой, при виде которой он застыл на месте от ужаса,. Пока он стоял как громом поражённый, они подхватили свою одежду и исчезли, оставив после себя измятые императорские наряды цвета пурпура, шёлк для которых был привезён из самого