сардоникс, лазурит, турмалин, хризолит, гиацинт, карбункул.
– Они чудесны, просто чудесны, – искренне сказала Билли, когда последняя цепочка перешла из ее пальцев в ладонь Уильяма. – Это лучшее, что вы когда-либо коллекционировали!
Но она смотрела не на украшения. Взгляд ее был прикован к маленькой черепаховой шпильке и обтянутой коричневым шелком пуговице, которые прятались за чайником лоустофтского фарфора.
По пути вниз Уильям остановился перед старой комнатой Билли.
– Я бы очень хотел, чтобы ты жила здесь, – грустно сказал он. – Твои комнаты тебя ждут.
– Разве вы их не используете? – спросила Билли.
Уильям махнул рукой.
– Нам они не нужны. К тому же они принадлежат тебе и тете Ханне. Там навсегда остался отпечаток тебя, моя милая. Мы не можем ими пользоваться.
Билли открыла дверь и увидела открытое пианино у окна. Она весело подбежала к нему, плюхнулась на табурет и немедленно заиграла великолепную мазурку.
Билли, как и Сирил, умела передавать музыкой свое настроение. Звенящие аккорды рассказывали об охватившем ее волнении, вовсе не радостном. Уильям смотрел на ее порхающие пальцы с гордостью и очень неохотно откликнулся на призыв Пита спуститься, чтобы разрешить сложный вопрос об украшении стола.
Билли, оставшись одна, продолжила играть, но уже по-другому. Странная медленная мелодия взлетала и падала, терялась в изощренной гармонии. Билли импровизировала, и в ее музыку вкралось что-то из былых времен, когда она, одинокая сирота, появилась здесь в поисках дома и семьи. Она все играла и играла, а потом встала, резко оборвав мелодию. Билли думала о Кейт. Если бы Кейт не взяла дело в свои руки, может быть, эта маленькая комната до сих пор оставалась ее домом.
Билли так внезапно распахнула дверь, что человек, стоявший снаружи, не успел спрятаться. Впрочем, Билли не увидела его лица, только ноги в серых брюках, исчезающие за поворотом лестницы. Она не думала об этом, пока не позвали к обеду и Сирил не спустился вниз. Серые брюки были только на нем.
Обед имел большой успех. Даже шоколадные ириски удались на славу, и нельзя было сказать, кто больше старался угодить гостям – Пит или Дон Линг. После обеда вся семья собралась в гостиной поболтать. Бертрам демонстрировал свои новые картины, а Билли играла и пела веселые, легкие мелодии, которые любили тетя Ханна и дядя Уильям. Сирил ничем не показывал, нравится ли ему игра. Но Билли играла не для Сирила. Она пообещала себе, что ей больше нет до него дела. И все же вспоминала, как у поворота лестницы мелькнули серые брюки.
Через два дня после Дня Благодарения Сирил навестил Гнездо.
– Я хочу послушать, как вы играете, – внезапно заявил он.
Сердце Билли прыгнуло, но потакать ему она не собиралась. Вслух она произнесла:
– Вы же уже слышали…
– Я имею в виду настоящую музыку, – сказал он. – Билли, почему вы раньше мне не играли?
Билли вздернула подбородок.
– Вы меня об этом не просили.
– Потому