ширины и даже разной толщины. Витя первый выразил свое восхищение внутренним устройством здания, но очень сдержанно:
– Если деталь какая упадет, так ее и не поймаешь, так покатится!
Все рассмеялись, кроме Блюма:
– А почему она будет катиться? Это теперь здесь, конечно, ничего нет. А когда будут люди, верстаки и доски, так куда она будет катиться?
Волончук серьезно оглядел все и ответил:
– Так, чтобы катиться, не должна. Зацепится.
Виктор серьезно подтвердил:
– Беру свои слова обратно, если зацепится, тогда другое дело.
И теперь Блюм разгневался окончательно: своими короткими руками он несколько раз хлопнул себя по бедрам, на отекшем лице появилось выражение боевой готовности…
– Вам нужно делать мебель, или вам нужен какой-нибудь бильярд? Чтобы ничто никуда не катилось, пока его не ударишь палкой? Что это за такие разговоры? Мы делаем серьезное дело, или мы игрушками играемся? Вам нужны каменные цехи? А деньги у вас есть? А что у вас есть? Может, у вас кирпич есть? Или железо? Или фонды? Ваши сборщики работают под небесами, а я вам построил крышу, так вам еще не нравится, вам подавай архитекторский фасад и какие-нибудь пропилеи[158]. Вы сюда пришли, приемочная комиссия, и фыркаете губами, и говорите: стадион! А что вы мне дали? Смету, проект, чертежи, деньги? Вы дали хоть одного инженера? Что вы мне дали, товарищ секретарь совета бригадиров Виктор Торский?
Секретарь совета бригадиров Витя Торский ничего не ответил. Алексей Степанович дружески взял Блюма за локоть:
– Не сердитесь, Соломон Давидович, мы на лучшее и не рассчитывали. Увидите, в будущем году мы построим настоящий завод, а это здание с благодарностью спалим: подложим соломки и…
– Мне очень нравится: они спалят! Здесь будет замечательный склад[159].
– Потерпим.
– Триста тысяч на новые спальни!
– То деньги государственные. Новые спальни для новых людей. Прибавим еще сто человек, и вашему производству легче будет.
– Пожалуйста! Теперь есть где работать. А что бы вы[160] делали, если бы не было этого самого стадиона имени Блюма, товарищ Торский?
– А я всегда говорил: нужно строить не спальни, а завод.
– Так видите, вы только говорили, а я построил.
– Я говорил: строить завод, а вы построили стадион.
– Товарищ Торский! Живая собака в тысячу раз лучше английского[161] льва!
Алексей Степанович, смеясь, любовно прижал локоть Соломона Давидовича и направился к выходу. Игорь Чернявин подождал, пока все выйдут. Оглянулся на пустой стадион. Кого-то ему стало жаль. При выходе он остановился, и было ясно: жаль стало Соломона Давидовича.
23
Довольно интересная мысль
Вечером Нестеренко сказал Игорю:
– Завтра ты пойдешь на работу в сборочный цех.
– Я никогда не работал в сборочном цехе.
– А завтра будешь работать.
– Это значит в стадионе?
– Потом