легкие чистые. Очевидно, смерть была мгновенной.
– Какие-нибудь еще повреждения?
– Ничего, чтобы не могло быть следствием падения.
– Его могли избить и бросить в колодец?
– Могли-то могли, но если вы про Будищева, то…
– Что?
– Просто я как-то был свидетелем, как он на спор ломал ребром ладони довольно толстые жерди. Причем я проверял, они не были надломлены или подпилены. Так что если бы это было его рук дело, то повреждений нашлось не в пример больше.
– Вы уверены?
– Владимир Васильевич, помилуйте, ну как тут можно быть в чем то уверенным?!
– Хорошо, но могло быть так, что некто ударил Погорелова этим самым «твердым тупым предметом» по голове, пробил ему череп, а потом кинул в колодец?
– Вопрос интересный, Владимир Васильевич, и отвечу я вам на него так: вероятность подобного хотя и существует, но довольно-таки невелика. Дело в том, что удары, нанесенные человеком и полученные при случайном падении, несколько отличаются друг от друга. Но в любом случае этот был нанесен не Будищевым.
– Почему вы так уверены?
– Ну, это просто. Вы видели, насколько Будищев выше покойника? Если бы был именно он, то удар был бы нанесен сверху вниз, чего в данном случае не наблюдается.
– А если Шматов?
– Кто, простите?
– Рядовой Шматов, приятель Будищева.
– Господь с вами, господин штабс-капитан! Неужели вы всерьез полагаете, что я помню всех рядовых вашей роты? Если так, то вы безбожно льстите моей памяти, чего она совершенно не заслуживает.
– Да, действительно, – смутился Гаупт, – прошу прощения, он примерно четырехвершкового[32] роста.
– Ну, это, пожалуй, возможно. Но повторюсь, вероятность такого не слишком велика.
– Что же, я вас понял, Александр Викторович. Готовьте заключение, мне необходимо будет приложить его к докладной записке.
– Сию секунду!
– Да, и постарайтесь писать разборчиво. Перебелить ее будет некому, разве вы сумеете воскресить вашего пациента.
– А вот это вряд ли, – скупо улыбнулся врач.
– Э-э… вряд ли воскресить или вряд ли написать разборчиво? – пошутил Гаупт.
– И то и другое, Владимир Васильевич, сами, небось, знаете, умеющих писать каллиграфическим почерком с медицинского факультета нещадно изгоняют еще на втором курсе[33]. Чтобы, так сказать, не позорили профессию.
Все же разговор с врачом не успокоил до конца офицера. Штабс-капитан был человеком дотошным и не любил неясностей. Но как дознаться до истины, он не представлял. Заключение врача насчет Будищева почти успокоило его. «Почти», потому что оставался нервно ведущий себя Шматов. Но если первый был крепким орешком и расколоть его даже в случае виновности было непростым делом, то второй, вне всяких сомнений, был слабым звеном. «А что если виновен Шматов, а тот его покрывает?» – мелькнула мысль у Гаупта.
Тут его внимание привлек только что подъехавший экипаж. Впрочем, назвать экипажем