считаете местом преступления: рыбный рынок или рощу? Если верить вашей версии, то его убили в роще, потом приволокли на рынок и бросили в корыто с солью. Зачем столько лишних движений? И волочить непросто, сначала по земле, потом по каменным плитам.
– Волочить не пришлось, – хмуро сказал комиссар. – Подняли, взяли за руки-ноги и отнесли. Это было не убийство, а казнь, говорю же тебе. Помнишь дело Пецци, когда пойманному на месте любовнику подрезали сухожилия на ногах, кастрировали и бросили в лесу? Он умер, но никто из этой семьи не сидит в тюрьме. Потому что в том лесу их было не меньше десятка, и они все покрывают друг друга.
Я открыла рот, чтобы сказать, что мы живем не во времена Барбароссы, когда миланцы бегали за ослом и кусали его зад, пытаясь спастись от смерти, но не стала. Я знала, что по сути он прав: если нашу деревню вернуть на восемьсот лет назад, все здесь будет устроено похожим образом, за исключением пары ржавых желтых скреперов в порту. Потом я хотела спросить, почему он перешел со мной на «ты», но придержала язык. Ссориться с комиссаром бессмысленно, он видит во мне только помеху и, если я начну грубить, просто захлопнет дверь у меня перед носом.
– Пойду подпишу бумаги в конторе. – Я направилась к дверям, ведущим в коридор.
Мне хотелось пойти к другим дверям, железным, отделявшим нас от холодной комнаты, но я знала, что брата там уже нет. Его засунули в узкую морозную ячейку, прикрыв лицо концом резиновой простыни. Служитель с готовностью встал и пошел за мной. На руках у него были нитяные перчатки, будто у лакея.
– Погоди, Петра, – тихо сказал комиссар. – Такой изощренной бывает только казнь, совершенная обдуманно. Ты ведь еще не говорила с врачом? Думаю, ты должна это знать. Врач утверждает, что в корыто его положили еще живым и он умер от соли.
– От соли? – Я остановилась у дверей.
– А ты думала! Плотность соли больше плотности гравия. Все равно что под каменную плиту засунуть человека. Сначала наступает удушье, потом обезвоживание. Медленное. По мне, так уж лучше сразу пристрелить.
Возможность попасть в «Бриатико» казалась мне выходом и входом одновременно.
Именно там, на заросшей олеандрами поляне, брат оказался свидетелем убийства, это он сам успел мне сказать. Потом к нему пришла его собственная смерть – в роще за рыбным рынком, на границе владений отеля с деревенскими землями.
В конце февраля брат послал мне бумажное письмо, хотя мы обменивались сообщениями каждую неделю, а время от времени болтали в почтовом чате. Это меня не слишком удивило, однажды он прислал мне подставку для пивной кружки, на одной стороне был адрес, а на другой – реклама портера. На этот раз он положил в конверт самодельную открытку, сделанную из старинной фотографии, с квадратной дыркой в левом верхнем углу.
На фото было несколько людей, с трудом поместившихся в небольшой часовне: священник с ребенком на руках, склонившийся над купелью, двое девиц и дама в кружевной накидке. Дама сидела на каменной скамье, вытянув и скрестив