задула последнею затухающую свечу отдав их на волю набежавшего мрака, и плотски прижалась к его испещренной зарубками спине, попутно подоткнув себя и его более теплым ворсовым одеялом. Её тонкая рука, обхватив его впалый живот, изрубленный в корневищах рубцов. В кромешном мраке, теплым порывом воздуха, она принялась воркующее шептать ему в ухо.
– Ты её любишь? – вкрадчивый вопрос вызвал по его телу холодный озноб цыпок, и он немо не ответил. Иного для подтверждения истины, лишних слов и не требовалось, достаточно лишь почувствовать гусиную кожу на теле, или легкое подергивания глаза, или глотания наболевшего комка в горле.
Но он тоже решил не обойтись без каверзного вопроса.
– Сколько тебе? – он впервые поинтересовался её персональной жизнью. Невидаль для его нрава.
– Сто девяносто шесть зим, – весьма спокойно и без обиняков повинилась она.
– Смотришься на тридцать…
Не смотря, на большой сброс, она все же напряглась, так как воочию ведала жен весняков, которым было за тридцать. Она шепнула его за мягкий зад на почти тщедушном теле, и тихо с игривым укором вымолвила в полной овладевшей их миром темнотой.
– Эх, Клайд, комплемента от тебя, не дождёшься, как и ребенка от полуэльфа.
– А ты хочешь? С твоим то промыслом?
– Я за бытие многое повидала, и вновь бы занялась чем-то иным, было бы для кого… – угрюмо заметила она, и на этом их короткая беседа в теплых объятиях, и окутанной тьме помещении, подошла к разумному завершению, так как Клайд, устал и провалился в мир грез о ней…
Барон, резко смахнувший личину сурового властителя, так же быстро и безжалостно сорвал с себя власяницу, как если бы она салфеткой у ворота, а под ней всплыл украшенный золотистыми полосами и пуговицами, зеленый камзол, которых хоть и был, растянут на волю обрюзгшего живота, не терял обаяния, особенно супротив, почти рясы монаха, подоткнутого веревкой. Он быстро выбирался за границы письменного стола, и собрав всю волю в дюжий кулак протянул Рибе свою крупную ладонь.
Та, особливо приподнимая свою бордовую бровь, вскоре приняла от него жест доброй воли, и покуда два его пальца, сжимали её четыре, он не мог сдержать вырвавшейся улыбки, постепенно растворяющею, предыдущее смиренное лицо.
– Как же я уважен, одним шансом прикоснуться, к чему-то связанным с досточтимым следопытом Клайдом… Нет не одной захудалой таверны, где заколачивающий себе чеканку менестрель не слагал быль, о минувшей битве при Антуре.
Гоблинка, подоткнув зеленые уста под клыки, снисходительно кивнула на его лесть, адресованную её хозяину, и вскоре раззадоренный авантажем, он пригласительным жестов повел её прочь из коморки, которая в тусклых тонах, напоминала прибежище отшельника. Про осунувшегося от такой перемены настроений Джоаля казалось, забыли оба. И тот едва вырванный из обескураживающего беспамятства, подняв звонкую ношу, нагоняя проследовал за ними, дабы хотя бы формально не отказываться от исконного