с обеих сторон сопрягающего бревна. Черепица, была безупречна, и сразу было наглядно, о каком здании здесь радеют поборы, в первую очередь, поддерживая заправский вид управы города. Из множественных разбитых окон, сверкали первые глазки янтарных свечей в глухом на изящества городе, а слабые занавеси пропускали мимолетные тени мыкающихся в непрерывной суете прислуг. Выхоложенное лаком крыльцо, к которому вели укладистые ступени, предвещало, что при удачной погоде, городовой спесиво осматривает свою вотчину, с веранды, поддерживаемой под выструганными узорами столбами, идущими от передних стен фасада, окаймляющих веранду, вычурой гения столяра. Почти все брусья были отесаны по-своему, и представляли собой определенный расписной мифологический узор, выточенный умелым мастером, и очевидно натурщиком, передающим часть мифа из памяти предков – горгулья, и баньша, была лишь малым следом, павшим на зоркий глаз.
Ведущий десятник с развивающейся и произвольно подъятой от ветра синеватой мантией с алым пошивом, пересекал вязкую жижу под ногами, уже подбирался к широким ставням, у которых стояло, двоя типичный солдат для этого города. Они держали руки, облаченные в тугих перчатках под наручи, на рукоятках, и прижимались спинами к бревнам у стен, не поведя в начале и глазом из прорубов шлема и крытых ртов. Но стоило ватно шагающей Рибе взойти на приветливо тукнувшие ступени, как они тут же пристально принялись обмеривать давящими взорами вытянутый меч, которым она орудовала как старец клюкой. Джоаль скрепя спиной, не привыкшей к взваливаемым на неё тяжестям, так же поднимал сухопарое тельце, всего по двадцати ступеням, которые с мешком более семи килограмм, внезапно стали для него почти не преодолимыми.
Два солдата в черных коттах, с синими плащами и тупоносых сапогах, открыли двери, с расписными очертаниями, и вырубками лепестком обрамляющих рыцарей в барельефах, и впустили их, в образовавшийся просвет. Коротконогая девушка, в наглую прошла первой, не дожидаясь виконта, а десятник так и вовсе ушел дальше, словно позабыв о взмокшем по дороге Джоале.
Когда стирающий испарину со лба под куафом виконт, пересек проем, и уже издали улавливая гул лопочущих на обертона разноголосых глоток, очутился внутри, то тотчас, невольно с одухотворением выдохнул. Спуская с усталостью и ломивший камень с сердца.
– Ну, наконец… – проронивши усталость, выдал тот, выпуская пар изо рта, от внезапно спавшего холода с покрывающейся сумерками улицы.
Уже начиная с красочного светлого вестибюля, было множество знатных дам в пышных платьях в оборку, и их кавалеров в камзолах. Неподалеку гнездилась богема, от шутов, до актеров театра, и поэтов, натужно обвораживающих сердца юных издыхающих под ветрогоном вееров слушательниц. Под блики от проплывающей посуды в руках пажей на филигранных подносах, и света атласных шандалов, и висевший высоко на потолке паникадиле, виконт стал оживленно осматривать,