темноте вдруг раздались шаги Каплера. Послышался звук льющейся воды. Но для Марины были куда важней вовсе другие звуки: рокот бомбардировщиков, орудийные залпы, отдаленные взрывы. Притом она уже знала, что не стоит пытаться распознать каждый из угрожающих гибелью звуков – свист ли это бомбы или рев подбитого самолета.
Ведь попросту свихнешься.
Казалось, что к тебе приближается злобный великан, который своими коваными сапогами топчет дом за домом, вытаптывает весь город. Скоро и тебя раздавит в лепешку. Всю Землю вытопчет.
– Марина Андреевна…
Она вздрогнула. Коснувшись Марининого плеча, Каплер крикнул ей в ухо:
– Вот, возьмите влажную салфетку! Замотайте раны, вам полегчает. Пока это единственное средство.
И прохладная материя коснулась ее руки. Марина осторожно обмотала салфеткой свои больные кисти. Каплер оказался прав. Ей действительно немного полегчало.
Но как он понял, что у нее заболели руки?
Может, именно это умение разгадывать тайные мысли женщин и делало его неотразимым?
К ее горлу подкатывался комок, Марина едва сдерживала слезы. Животный страх будто раздирал кишки. За стенами творился кровавый шабаш. Апофеоз смерти! Все живое задыхалось в пыли, которую вздыбила война. Люди стали одержимы убийством. И вот, в этой ошалевшей от ненависти пустыне, все-таки нашелся человек, почти незнакомый, который преподнес ей мокрую тряпочку, чтоб облегчить страдания.
Они помолчали. Казалось, бомбежка приближается. Каплер вновь заговорил:
– Марина Андреевна, пусть даже эти небесные говновозы нас тут прихлопнут, все равно хочу вам сказать, что я целиком согласен с Козинцевым: вам не стоит растрачивать свой талант на кинематограф. Уже хватит! Действительно, ваше место в театре. Я внимательно наблюдал вас во время съемок. Кинокамера вам мешает. Вы как-то зажимаетесь. Видно, что боитесь этого стеклянного ока. Попадая в объектив, начинаете метаться. Извините за прямоту, но в кадре вы так суетитесь, будто вас обложили чекисты. Вас снимают только из-за внешности. Зрители требуют красавиц. Но ведь главное, Марина Андреевна, не внешняя красота, а внутренняя. Вот чем вы интересны! Своим душевным богатством, понимаете? И главное для актрисы – вы умеете его выразить. Оно чувствуется в том, как вы сидите, ходите, в вашей мимике. К тому же у вас прекрасная техника. Вы, например, хорошо понимаете, что улица и пашня требуют совершенно разной походки. Вам даже не надо слов – одним кивком головы, жестом вы способны выразить свои чувства. Уж не говоря о том, что мастерски владеете своим голосом и умеете полностью перевоплощаться. А это вот наиглавнейшее! Большинство-то актеров играют самих себя, с их широкой душой и скудным умишком. Не обижайтесь, но я предпринял небольшое расследование. Так, из любопытства. Кое-кого расспросил о вас. Отвечали: «А, Марина Гусеева, ну, конечно, помним! Так блестяще у нас начинала и вдруг исчезла. Раз – и нету! Почему? Кто ж ее знает?» Как это вас угораздило, Марина Андреевна, столько лет убить на кинематограф? Мелькнули там, сям – у Донского, Лукова, сталинского любимца