каком-то новом доселе невиданном явлении, высказанные представителю молодого поколения.
– Да вы не смейтесь, – от Калачова не ускользнула ирония собеседника. – Мои речи старомодны, понимаю. Вы пока горячий, энергии через край, вот и думаете, что я ничего не смыслю в государственных делах. Как господин Грибоедов, Царствие ему небесное, писал: «Сужденья черпаю из забытых газет…». Я такой же был в ваши годы. Братец мой в комиссии при государе Александре II состоял, которая эту крестьянскую реформу готовила. Мы тогда также на стариков рукой махали, которые новых веяний не принимали. Ничего! Поскачете за своими смутьянами, оглянетесь, а жизнь-то уж и прошла, но вы не только их не искоренили, а даже наоборот, больше стало супостатов. Тогда согласитесь, что по старинке да попроще было бы куда как лучше. Не доведут до добра все эти новшества.
– Я и не думал ставить под сомнения вашу опытность, – Черкасов погасил лукавинку во взгляде и вид сделал самый заинтересованный. – Просто интересно – вы полагаете, что если бы мануфактурным делом управлял дворянин, то и бунтов бы не было? Или я неверно истолковываю вашу мысль?
– Всё абсолютно верно, – губернатор и не думал сердиться, собеседник вёл себя почтительно и, определённо, был не дурак.
– Отчего вы так решили? Революционная пропаганда как раз и направлена против нашего сословия, возбуждает у рабочего самые низменные порывы. Призывает всё отнять у богатых и разделить поровну, а власть отдать крестьянину.
– Работник её, эту околесицу, потому и слушает, что над ним начальствует вчерашний такой же мужик из соседней избы. Раньше они вместе коров пасли, а сейчас он вдруг ходит барином и своему бывшему приятелю руки не подаёт. Хоть купец теперь и с золота кушает, но для них – он такой же крестьянин, как и был. Ровня, только хитрый и жадный. В лицо, может, и поклонятся, а в спину плюнут. Против настоящего же барина, дворянина по рождению, крепостной никогда не посмеет подобных мыслей даже допустить. Тут революционэры станут бессильны, тут природный инстинкт – знай своё место.
– Любопытное наблюдение. Никогда об этом не думал. Но позвольте спросить, Стенька Разин и Емелька Пугачёв ведь дворян жгли и вешали, а простой крестьянин им помогал. Где инстинкт был? – Черкасов искренне заинтересовался беседой.
– Не верил народ в право тогдашней власти на трон, вот и смутился их речами. Пока верховный правитель силён и грозен – люди всё стерпят и от него, и от его слуг. Стоит же усомниться в этом – пиши-пропало. Мы, дворяне, слуги Государя и полностью разделим его судьбу – будь то знатность и уважение, или плаха. Да и нет в наших краях нового Емельки. Люди тут тихие, забитые. Я в Харькове губернаторствовал, так там народ погорячее, вспыльчивее, но и отходчивее, веселее как-то. Здешние же мрачные, кажется всё снесут, что им не уготовь. Правда, и опасение иной раз берёт, что если они терпеть больше не смогут, то разгромят всё вокруг. Камня на камне не оставят.
– И как вы намерены поступить с бунтовщиками? –