него не имею.
– А ты что-то имеешь против основного образующего элемента экосистемы?
– Против подкласса – ничего, против представителей подкласса – имею. Странно, что приходится тебе объяснять, но так и быть, обрисую схему. Все ходоки в пограничную зону – потенциальные самоубийцы. (Хотя когда они без видимых причин торопят события и превращаются из потенциальных в состоявшихся – не по случайности, а по собственной воле – это ставит в тупик). Так вот, у меня на руках потенциальный самоубийца, но длины верёвки, которую я ему выдаю на поиграться, не хватит, чтобы вокруг шеи обернуть. Ты скажешь, долго ли умеючи: можно проглотить и задохнуться, и будешь прав, но зачем такие сложности? Проще пойти к невнятному болотному угробищу и разжиться верёвкой подлинней. Знакомый маршрут? Разжился второй верёвкой, связал два отреза – и на всех парусах в пограничную зону. Вынесло обратно? Операцию можно повторить. Раз двести. А когда приспичит не возвращаться – собрать по мотку с нескольких угробищ, не исключая угробища классического. Но классическое угробище не сечёт фишку, приходит ко мне и заводит речь примерно такого содержания: – «Настала тоска зелёная, болото уже не то, атмосфера как после Хиросимы, а тут ещё дефицит мишуры, любимая бутафория сигает за пределы капсулы и даже обидных жестов оттуда не показывает. Какими средствами прикажете самоутверждаться, когда комплект не комплект? В общем, вот вам крючок, сачок и позывные, сделайте что-нибудь, а то я сам опасаюсь – одно неверное движение и трындец капсуле, болотная жижа хлынет в мякоть, живые позавидуют мёртвым…». Как тебе такая история?
Как ему такая история. Как повесть капитана очевидность, но он рад, что услышал её из гусеничных уст: можно со спокойной совестью переносить смутные предположения из категории «параноидальный бред» в категорию «параноидальный бред воплотившийся». Со спокойной совестью… Он выпадает в пограничную зону – ему для выпадения много не надо. Иногда.
Пользуется моментом, чтобы рявкнуть:
– Птеродактили, молчать!
Птеродактили гогочут по-гусарски и тут же обрушивают на него глубокомысленные размышления о том, что подражание не всегда высшая форма лести, что есть пародии, оскорбляющие оригинал, что облепленные мишурой болотные угробища не понимают, чему именно пытаются подражать, но он-то, со всеми своими горькими шуточками о рухнувшей планке, понимает; таким образом оскорбление оригинала остаётся на его совести – ведь он позволял пародии существовать и даже в какой-то степени её культивировал. Птеродактили уже готовы перечислить – на разные голоса – версии о том, зачем ему это понадобилось, но он выныривает из молочного тумана, возвращается к гусенице, и обещанное перечисление звучит фоном, а не набатом.
– Эй, опять будешь носиться в задницу укушенным торнадо? – беспокойно спрашивает та.
– Не собирался, –