начатое отцом строительство Софийского собора.
Борзята отдал заказ, бросил в досканец резаны. С лавки поднялась дева, села перед мастером на табуретку. Усмошвец посмотрел на румяное личико.
– Ну, и чего желаешь, красавица?
Девушка единым духом выпалила заготовленные слова:
– Черевья красные и поршни с оборами, а черевья с узорами.
Не торопясь, разглядывая каждый кусок, Борзята выбрал подходящий, подмигнул:
– Никак замуж собралась?
У девы не только ланиты, лоб и подбородок покраснели.
– Ага.
– Ты чья будешь-то?
– Микулы кузнеца дочь. Знаешь его?
– Знаю, знаю.
Подобрав лоскут усмия, мастер поторопил, сердясь и на себя, и на деву:
– Ногу давай. Борзо, борзо, вишь, люди сидят, а мы с тобой лясы точим.
Девушка сняла обувку с левой ноги, усмошвец обернул ступню заготовкой, оставив свободным носок, наметил угольком размеры, написал на заготовке буквы «МК», велел:
– Через седмицу придёшь.
Беспорточный Немир, с любопытством созерцавший примерку, протянул руку деду:
– Дай! – детская ручонка потянулась к ножу.
– Чего тебе дать? Обрежешься. На вот, – Борзята протянул внуку обрезок кожи.
Немир повертел лоскуток, сунул в рот, пробуя на вкус.
– Да чтоб тебя! Ты почто всё в рот тащишь? Синеока, гляди за дитём!
Молодуха брякнула на лавку веретено с пряслицем, подскочила к сыну.
– Да что ж ты за неслух такой! – не тратя времени на уговоры, двумя пальцами сжала щёчки ребёнка, выхватила изо рта кусочек кожи.
Карапуз ударил мать по руке, сноровисто шмыгнул под стол. Округлившийся живот не позволил молодой матери продолжить преследование.
– Вот неслух, так неслух. Ну юла и есть юла. Нисколь на месте не сидит. – Присев на корточки, заглянула под стол, пригрозила: – Будешь деду мешать, к лавке привяжу.
– Весь в деда, – засмеялся заказчик – молодой мужик, примерявший обновку. – Благодарствую, Борзята, – заказчик расплатился и ушёл.
Изба опустела. Борзята встал из-за стола, потянулся, хрустнув суставами.
– Выдь во двор, проветрись, – окликнула от печи жена. – С утра сиднем сидишь.
– И то дело. Мальца оденьте, во двор выведу, набегается, может, угомонится.
Сноха в очередной раз оставила прялку, свекровь остановила:
– Сиди уж, сама соберу.
Опустившись на коленки, ласково позвала внука:
– Гули, гули, моя радость. Иди ко мне, оденемся, с дедом гулять пойдёшь. Во дворе собака, птички летают. Ну, иди ко мне.
Оставив внука играть с дворовым псом, добродушно позволявшим трепать себя за уши, Борзята заглянул в приткнувшуюся к избе истобку. Здесь властвовал старый Шемяка. Старого сапожника подводили глаза, тыкал иглой куда ни попадя, но силушка в руках оставалась, не зря Шемякой прозвали. Потому взялся старый усмошвец