обычно стремятся поглумиться, позадираться, выставить себя доминирующим, им важно донести свое отношение к жертве.
– Да, что-то не состыковывается. Выходит, некто выбегает из-за кустов, бьет первого попавшегося физтеха по голове и убегает.
– Если бы он не услышал нашего приближения и того, как вы засвистели, Петр Михайлович, возможно, Александр так легко бы не отделался.
– Да, неприятная ситуация. Но, судя по всему, сотрясения нет, это радует. Голову перебинтуют, и до свадьбы все доживет.
Между делом они приблизились к «единичке». Несмотря на поздний час, слышались отдаленные крики студентов, при свете фонарей играющих в футбол на баскетбольной площадке. Окна, открытые по случаю теплой погоды, светились желтым светом лампочек, и из них доносились порой совершенно непарламентские выражения.
Ларин заметил:
– Лет тридцать тому назад я жил именно в корпусе номер один. Много воды утекло.
Четвертаков с интересом огляделся вокруг, видно, что он не часто посещал физтеховские общежития. Вахтерша Вера Ивановна, увидев внушительную делегацию, всплеснула руками.
– Батюшки, что случилось-то с ним?
Ларин при свете лампы внимательно осмотрел голову Нахимова.
– Кровь уже почти остановилась, но еще не полностью запеклась.
Неожиданно для них, кряхтя, поднялась со своего стула Вера Ивановна, водрузила на нос большие черные очки и попросила Нахимова наклониться.
– А, ерунда, сейчас я йодом обработаю, а потом повязку сделаю, вспомню молодость. Я ведь в войну санитаркой работала, так что для меня это – как два пальца об асфальт. Эх, чего я только там не навидалась.
Она вернулась к своему вахтерскому пьедесталу, извлекла из тумбочки хранимые там медицинские причиндалы.
Затем усадила Нахимова на стул, прогнала парой крепкой слов заслонявших свет доцентов, со словами «терпи, казак, профессором будешь» обильно прижгла йодом рану и в мгновение ока забинтовала. Похоже было, что дай Вере Ивановне автомат, она с такой же быстротой и мастерством разберет и соберет его, а нужно будет, и метко выстрелит по врагу.
Худощавый Ларин с усами и бородкой удивительно напоминал Дон Кихота. Он весело глядел на Веру Петровну. Куда и старческая немощь подевалась да сгорбленная спина, в глазах ее сверкала удаль, она вернулась в роковые сороковые, когда под осиным жужжанием пуль да медвежьим рыканьем снарядов перебинтовывала раненых солдат.
Рослый плотный Четвертаков тоже улыбался, и матерные прибаутки фронтовой медсестры нисколько не коробили его.
Для Нахимова же обычно спокойная, флегматичная Вера Петровна также раскрылась в новом свете. Он только переживал, что доставил столько хлопот уважаемым людям. Двери общежития постоянно хлопали. Кто-то выходил, но по случаю позднего времени входящих было побольше. Все с изумлением смотрели на философов, волею случая оказавшихся в общежитии, почтительно с ними здороваясь, спрашивали у Александра, что стряслось.
Невысокий лобастый паренек, кудрявый, с умными карими глазами, вошел в фойе и разинул