тропа пролегает вдоль края стоянки, они поодиночке протискиваются между автомобилями и оградой из проволочной сетки к тротуару.
Рамола снова берет подругу под руку и спрашивает, как она себя чувствует.
– Все пучком.
Шум толпы нарастает, но не похож на гул, встречающий человека на входе стадиона или концертного зала, обычно вызывающий легкую эйфорию от пребывания среди добродушно настроенных единомышленников, явившихся за приятными, пусть и мимолетными ощущениями и слегка обеспокоенных потенциальной угрозой, которая ассоциируется с огромной человеческой массой. Вид сотен подстегиваемых страхом и паникой людей, осаждающих Норвудскую больницу, вызывает совершенно иное ощущение, от которого бегут мурашки по коже и возникает желание с криками убежать подальше.
Одни бросают свои машины прямо посреди улицы. Другие бестолково жмут на клаксоны и орут в приоткрытые щели окон. Люди ищут защиты, растеряны, озлоблены и напуганы. В хоре голосов притаилось отчаяние и предчувствие беды. Им невдомек, как и почему до этого дошло дело, с какой стати их личная нужда вдруг перестала быть важнее чужих нужд, почему никто не выходит и не помогает.
Опасаясь, что заброшенные на плечо сумки сшибут ее медицинский пропуск, Рамола дважды и трижды перепроверяет, на месте ли бирка, хорошо ли всем видна. Убедившись в ее наличии, она немедленно начинает бояться, что кто-нибудь сорвет ее, чтобы попытаться проникнуть в больницу.
В отдалении, приближаясь к пробке, воют сирены. Машины через бордюры выбрасываются на тротуар, точно киты на берег. Отдельные скопления людей, словно набегающие волны, разбиваются о тарахтящие механические туши. Все движутся парами или стаями – молекулы, сцепленные между собой ладонями или обхватившими плечи руками. Шаги не попадают в общий такт, люди неорганизованно полуидут-полубегут навстречу невидимой с их места надежде.
Рамола держит Натали за запястье, они тоже семенят вперед. Пространство позволяет идти бок о бок. Чтобы не отставать от подруги, Рамола два из каждых четырех шагов делает бегом. Натали шагает все сноровистее и шире, не обращая внимания на вздутый живот и вынужденную косолапость. Двигаясь по Бродвею, они пересекают Гилд-стрит, обходят стоящие машины, обгоняют престарелую пару. Закутанный в сине-белое шерстяное одеяло сгорбленный мужчина шатается на ходу. Жена похлопывает его по плечу и непрестанно, как не требующий ответа вопрос, повторяет его имя.
Вместо того чтобы обогнуть территорию больницы по Бродвею, ведущему прямо к приемному отделению травмопункта, Рамола, сделав рывок на опережение, уводит Натали к бензоколонке с застекленным магазинчиком около хозчасти больницы, а оттуда – на автостоянку для амбулаторных пациентов. Они натыкаются на металлические ограждения с написанным от руки щитом: «Вход для пациентов с симптомами бешенства только через травмопункт». Стоящая у ограждения небольшая группа полицейских и прочих сотрудников охраны машет Рамоле и Натали, отгоняя их от входа для амбулаторных больных, расположенного