мальчишки бросились с радостными воплями на постель.
Период выздоровления был непростым, силы возвращались к Степану по капельке. Всё это время Ульяна заботилась и о нём, и о его сыновьях. Мальчишки заметно привязались к знахарке. Да и сам Степан порядком привык к женской руке в их доме.
Вечерами, когда дети ложились спать, они разговаривали. Двое словно понимали друг друга с полуслова. Боль утраты, коснувшаяся их сердец, была схожа. Они одновременно были и близки, и так далеки в своём одиночестве.
И вот настало время, когда мужчина поправился окончательно. Уход знахарки ему стал не нужен.
Той же ночью, тихо собравшись и никому не сказав ни слова, Ульяна ушла. Не смогла переступить через привычную тоску. И хоть понимала, что новое чувство поселилось в груди, изо всех сил желала раздавить его.
Лето нынче засушливое выдалось, лесными тропами знахарка уже к утру дома была. Родные стены теперь показались такими холодными. За это время привыкла она к мельтешению мальцов, к запаху дома, в котором кипела жизнь.
"Хватит!" – резко выкрикнула она сама себе, запрещая даже мыслями возвращаться в тот дом.
Дни шли, сменяя друг друга. Спустя неделю, в ночь, дождалась Ульяна, когда последний огонёк в окнах домов погаснет, и вышла на улицу. Шла привычной дорогой к реке. К месту, где не один уж год она взывала к судьбе своей безрадостной.
Яркая, полная луна освещала реку, оставляя на ней широкую серебристую дорогу.
Ульяна подошла к краю берега и встала на колени, воздев руки к луне:
"Обратись, Мать-Луна, к реке-реченьке,
Пусть откроет она свои недра тёмные,
Да на время ко мне подневольного выпустит.
Ненадолго его задержу я в Яви,
С покорностью отпущу в темноту Нави".
Тишина вокруг настала, ни травинки ветер не шелохнёт. Река словно течение остановила. Глядь, пошла рябь мелкая по воде, и расступаться волны стали. Из воды медленно поднимался силуэт. От него исходило едва уловимое голубовато-серебристое сияние.
Сердце Ульяны затрепетало, слёзы полились по щекам. Этот силуэт она узнала сразу. Могучие плечи, крепкая шея, – её любимый Прошенька стоял перед ней. И лишь выражение лица, скованное беспросветной тоской, напоминало о том, что он давно уж не в этом мире.
"Прошенька", – прошептала Ульяна, вытирая слёзы.
"Прости меня, Прошенька, не могла сил набраться и раньше вызвать тебя, не могла в глаза твои взглянуть, не уберегла ведь".
Ульяна упала лицом на траву, её плечи содрогались от рыданий.
"Не уберегла", – кричала она, изливая на землю всю свою боль, которую столько лет держала внутри.
***
Ульяна очнулась, едва первые лучи солнца коснулись её чёрного облачения. Лицо было мокрое от росы, глаза распухли от слёз, а на душе было так легко и спокойно, будто и не было тех лет боли и тоски, что точили её.
Она с улыбкой смотрела на солнце, встречая новый день, вспоминая случившееся с ней – то ли сон, то ли видение.
В видении был Прохор, молодой, статный, красивый – такой,