можно? – Шура протянула руку за Аниной бумажкой. – Пожалуйста.
И взяла бумажку, и стала жадно читать строки, а потом неожиданно для себя запела их, и спела две строки, и замолчала.
Все как-то сразу замерли.
– А вот это уже… – тихо сказала Нона Петросовна. И тут же: – А ну давай дальше.
И Шура пела дальше, и Владик Ненашев подбирал на гитаре аккомпанемент, сначала простенький, потом замысловатый, и Макс Красносельский ему подыгрывал, и Васька Пульман тоже подключилась со своей басухой, и Ник Зубаткин отбивал что-то лихое на ударных, а под конец Денис Хайруллин, их студийная звезда, сбежавший из музыкалки саксофонист, выдал такое соло, что Аня восхищённо ахнула и хлопнула в ладоши, как детсадовская крошечка на утреннике.
И Нона Петросовна велела повторить всё ещё раз, и показала Алёне Головановой, как можно подыграть на фортепиано, а потом выудила из очередной пухлой папки чистые нотные листы и посадила Шуру с Аней записывать мелодию, и объясняла, как разложить её на два голоса. И Шуре, конечно же, велено было учить именно второй голос, а Ане – первый, и Шуре было совсем, почти совсем не обидно, потому что нижний голос – это фундамент, и его петь сложнее, и такое не каждому доверят, и вообще, но верхний голос она на всякий случай тоже запомнила. И слова тоже запомнила, но всё-таки переписала на листочек, и, когда шла, счастливая, домой, пела – то про себя, то почти что вслух – именно первую партию. Пела и прямо вот всем телом, и даже чем-то таким вокруг тела чувствовала, как влюбляется в эту новую песню.
Дома песню не то чтобы не одобрили – скорее были озадачены.
– Это что же за слова такие? – хмурясь, спросила мама. – Это теперь во дворцах пионеров такое учат?
– Нет, мама, в каких дворцах, это у нас в «Ваганте», – терпеливо разъясняла Шура, вытягивая из маминых пальцев листок с Аниными стихами. – Это мы выступим на Хеллоуин, я буду петь второй голос, а Аня – первый. Это Аня сочинила стихи, а музыка моя.
– Сопли какие-то розовые, – резюмировала сестра Лера, красавица, вредина и первокурсница.
– Петь, значит, будете, – уточнил папа.
– Ну мы с Аней будем петь, а остальные – играть и подпевать.
– Что ж, – сказал папа. – В пенье сноснее вздор.
– Рифмы банальные, образы неинтересные, – скучным голосом сказала бабушка. – И что это за котлы с кипящей медью? У неё металл плавится в котлах? Она ведьма-кузнец? И любовь там лишняя.
Шура была согласна с бабушкой, что любовь в этих Аниных стихах лишняя и без неё вполне можно бы обойтись. С другой стороны, Аню можно было понять – всё-таки пятнадцать лет, ей уже положено думать о таких, почти-взрослых, глупостях. С третьей стороны, любовь придавала стихам ещё больше загадочности.
– А мелодию ты же сама сочинила, правда? – спросила мама. – Споёшь?
Шура вынула из чехла гитару, уселась на табуретку и спела, аккомпанируя себе по минимуму, безо всяких ненашевских выкрутасов. Первый голос, конечно. Взрослые помолчали.
– А