Гроздья Рябины. Эдуард Дипнер

уже появился жених, он из Киева, там какие-то сложности. А Дине уже двадцать пять. В серой рутине проходят лучшие годы. Всю оставшуюся жизнь сидеть за опостылевшим столом? Ждать Германа еще четыре года? Но ведь тогда ей исполнится двадцать девять! Нет! Острая обида за несостоявшееся счастье, за несостоявшуюся жизнь. Обида на Германа, на старую каргу Семеновну, на рыхлую, малоподвижную Свету, на весь мир выжигала ее душу, оставляя на дне пепел, пустоту, разочарование…

      По случаю удалось купить для Леры старенькое пианино, и начались ее музыкальные мучения. С поступлением в музыкальную школу они опоздали, набор уже прошел, и к ним по рекомендации стала ходить очкастая студентка музыкального училища, два раза в неделю по часу мучившую бедную Леру. На стул под Лерину попу подкладывался толстенный том Лескова и маленькая подушка.

      – Бах – это ручей, – глубокомысленно изрекала строгая Вероника, – Бахом мы займемся на следующей неделе, а сегодня весь урок будем играть гаммы. Больший палец идет за мизинцем! Теперь в обратном порядке, теперь мизинец идет за большим пальцем. Не горбись, держи спину прямо! Ну вот, к следующему уроку – выучить пьеску про ёлочку, – Вероника доставала ноты из портфеля.

      Лера потела, мучилась, но терпела. Заниматься музыкой нужно было каждый день, и учителем становился папа. Герман постигал азы музыкальной грамоты, выучил ноты и музыкальные интервалы. На дни рождения папы и дочери приезжали бабушка с дедушкой, и по этому случаю готовился концерт фортепианной музыки. Программу концерта тщательно подбирали: два этюда Черни, “Сурок” Бетховена и “Русская песня”.