Раткевич[2] в своей работе «Есенин и Дункан». – Поэты мешают жить непоэтам. Непоэты мешают поэтам. Первые раздражают вторых. И наоборот. А ведь планета одна, и приходится им жить вместе. Но как трудно им ужиться. Особенно когда (для большинства – вдруг) выясняется, что и поэты, и непоэты смертны, то есть равны…
Есенин и Дункан – об этой паре можно утверждать, что они не подходили друг другу в той же степени, в которой были предназначены друг для друга. Разница в возрасте, невозможность разговаривать без переводчика: Айседора не знала русского, Есенин не желал учить какой-либо другой язык. Добавьте к этому воспитание, круг общения опыт…
И все же они были предназначены друг для друга. Два гения в мире людей, два поэта-идеалиста в мире победившего материализма. Они разговаривали друг с другом на языке любви, и, по многочисленным свидетельствам, с первой секунды встречи «невозможно было поверить в то, что эти двое видят друг друга впервые»[3].
Была страсть, и большая страсть. Целый год это продолжалось, а потом все прошло, и ничего не осталось, ничего нет. Когда страсть была, ничего не видел, а теперь… Боже мой, какой же я был слепой, где были мои глаза. Это, верно, всегда так слепнут[4].
Айседоре неоднократно за свою жизнь приходилось прибегать к услугам гадалок, астрологов и медиумов. Ничего удивительного, Америка ее детства в буквальном смысле слова кишела всевозможными прорицателями и предсказателями. В газетах публиковались гороскопы и краткие курсы астрологии и гадания. Достаточно было выйти из дома и сделать несколько шагов, как на глаза попадался либо клуб медиумов, куда за скромную плату мог пройти каждый, либо курсы наращивания биополя. Те из наших читателей, которые застали знаменитую пору России 90-х, с легкостью обнаружат узнаваемые параллели.
В своей книге Айседора рассказывает, что, перечитывая в юношеском возрасте стихи своего отца, она обнаружила в одном из них пророчество о полном и окончательном разорении, которое его в конце концов и постигло.
«Любовь можно назвать взглядом души в момент, когда она способна смотреть на бессмертную красоту». (Айседора Дункан)
Сама Айседора занималась самовнушением по популярной в то время системе Куэ, притягивающей в жизнь богатство и положительные события:
– Так не может продолжаться! Я перебрала по моему банковскому счету Надо найти миллионера, чтобы школа продолжала существовать! – возмущается Дункан в своей книге.
Случайно высказанное желание стало меня преследовать.
– Я должна найти миллионера! – повторяла я сто раз на дню сначала в виде шутки, а затем, по системе Куэ, совершенно серьезно.
Однажды утром после особенно удачного спектакля я сидела в пеньюаре перед зеркалом. Помню, что волосы мои были в папильотках для предстоящего дневного спектакля, а голову покрывал маленький кружевной чепчик. Горничная подала мне визитную карточку, на которой я прочла хорошо известное имя, и вдруг в моем мозгу что-то запело: «Вот мой миллионер!»[5].
Я привожу здесь этот фрагмент как свидетельство того, что Айседора была не просто творческой и восприимчивой натурой, она могла придумать идею, и затем эта идея воплощалась в ее жизни.
Айседора верила снам и приметам, считывая явные и едва уловимые знаки в меняющемся рисунке реальности.
Согласно ее же воспоминаниям, Дункан узнала о том, что беременна вторым ребенком, увидев лицо своего будущего сына в куполе храма, и уж потом обратилась к доктору за подтверждением догадки.
Однажды я пошла в собор Святого Марка и сидела там одна, глядя на голубой с золотом купол. Вдруг мне показалось, что я вижу лицо мальчика, которое в то же время было лицом ангела с большими голубыми глазами и золотыми волосами[6].
Впрочем, узнав о беременности пациентки, врач, друг Дункан и большой ее поклонник, потребовал незамедлительно избавиться от плода.
Зачем? Отцом ребенка является известный миллионер Парис Зингер[7], который гарантированно позаботится о своем наследнике и его матери. Айседора молода и здорова…
Тем не менее, доктор настаивает на аборте.
– Это возмутительно! – вскричал он. – Вы, единственная в своем роде артистка, будете снова рисковать лишить навсегда мир вашего искусства. Это совершенно невозможно. Послушайтесь моего совета и откажитесь от этого преступления против человечества.
Я попросила моего друга дать мне час на размышление. Как сейчас помню спальню в гостинице, довольно мрачную комнату и висевшую на стене передо мной картину – необыкновенную женщину в платье восемнадцатого века, жестокие, но прекрасные глаза которой прямо глядели в мои. Я смотрела ей прямо в глаза, и они как будто смеялись надо мной. «Что бы вы ни решили, – казалось, говорили эти глаза, – все клонится к одному. Взгляните на мою красоту, сиявшую