от сословий.
Он даже с преступниками был вежлив – что мало сказывалось на приговоре.
– Прости, милочка, – отозвался он, втайне ухмыляясь. – Я, конечно, с радостью, ибо красотой ты подобна апсаре…
Женщина оскорбленно моргнула.
На памяти Пратипы это была единственная женщина, которой не польстило сравнение с небесной танцовщицей Индры.
– Но ты сама виновата! – закончил царь.
– В чем? Скажи мне, красавчик: в чем? – и я мигом заглажу свою вину!
– Я бы и рад прогуляться с тобой в лесок, но ведь ты села ко мне на правое бедро!.. Увы, теперь никак!
– Мне пересесть?
– Поздно, о достойнейшая из… (Пратипа чуть не сказал «из недостойных», но вовремя осекся). Ведь знают от долины Инда до Южной Кошалы: правое бедро мужчины предназначено, чтоб на нем сидели невестки, жены взрослых сыновей; а любовницы и супруги садятся только на левое бедро, и никак иначе!
– И что же нам теперь делать, о царь царей, если я изнемогаю от страсти?!
Пухлые губы шепнули это, приблизясь к самому лицу Пратипы, и ловкие пальцы сдвинули ладонь царя чуть ниже – туда, где начинались «тривали», три складочки на животе, символ женской красоты.
Дальше уже лежали окрестности «раковины-жемчужницы», которая только и дожидалась подходящего момента, чтобы приоткрыть створки.
Эй, ныряльщик, где твой нож?!
– Ждать, красавица, нам остается только ждать… пока ты не выйдешь замуж за моего сына и не сможешь по праву восседать на правом бедре царя Пратипы!
Легким шлепком царь согнал нахалку и теперь, посмеиваясь, глядел на нее снизу вверх.
– Надеюсь, твой сын с тобой? – женщина и слыхом не слыхивала о такой полезной вещи, как смущение. – Я имею в виду, неподалеку?
– Увы и увы еще раз, красавица: нет у Пратипы сына, одни дочери, и это удручает меня, вынуждая отправляться к священным криницам. Авось, смилуется кто из богов, наградит царя потомством мужского пола, родится сынок, вырастет, возмужает – тут ты и приходи, сыграем свадебку! Дворец вам, молодоженам, воздвигну – из тысячи стволов дерева шала! Станете жить-поживать, а люди тебя встретят и головы склонят: "Здравствуй вовеки, госпожа шалава[29]!" Договорились?
Пратипа встал и, не оглядываясь, пошел прочь – вдоль плеса, туда, откуда уже доносился шум возвращающейся свиты.
Женщина долго смотрела вслед царю.
– Странно, – наконец проронила она, и чувственности в ее низком голосе было примерно столько же, сколько в клекоте голодной гридхры[30], что кружила над рекой. – А с виду жеребец жеребцом…
На лице женщины было написано, что у нее много времени.
Очень много.
Она согласна подождать.
Если бы Пратипа обернулся, то женщина, возможно, не понравилась ему гораздо больше, чем поначалу.
Но царь разом забыл и о незнакомке, и о своей злой шутке.
Поэтому он не увидел прощального взгляда наглой шлюхи; и еще он не увидел восьми призрачных силуэтов, что стояли вокруг женщины, глядели