гранат и траекторию рикошета последнего наличного снаряда.
Потому что боеприпасов у цветных наций всегда недобор, а в избытке только людей, которых можно не считать, да никто и не считает. И этой готовностью положить прорву своих за десяток чужих цветные нации и отличаются от белых народов-победителей, за что белые считают их варварами и всячески дискриминируют в мирной жизни. И эту принадлежность своей нации к третьему миру, а не к белой элите режиссер Бондарчук, кажется, очень хорошо понимает, потому что после каждого боя разведгруппа «Калуга» выглядит сущими неграми и чертями из преисподней – столько вокруг сажи, копоти, кирпичной пыли и прочих отходов войны.
И самую-пресамую сверхзадачу – упасти от огня деву Катю – они исполняют тоже, коль скоро рассказ ведется от лица пожилого спасателя-международника, рожденного в том хлеву полугодом позже, когда стаял снег, а наши принимали первую за войну капитуляцию. Конечно, догадка о Втором пришествии и обращении Сталинграда в новый русский Вифлеем может показаться и чрезмерной, но так уж повелось, что все мальчики военного рождения родятся не просто так, а с глубоким смыслом. Если так, то вывести Богоявленье из самой бесчеловечной за два тысячелетия бойни, да еще путем смешения вражьих кровей, то есть без швов соединить ультранациональный миф с архиглобалистским – ход, воистину достойный величия. Особенно своей ненарочитостью, отсутствием этих удостоверяющих нимбов, цитат из Писания, всадников Апокалипсиса, с ходу переводящих действие в библейский регистр, – как хочешь, так и трактуй.
Хочу так.
Ибо семьдесят лет без большой войны в эпоху крайнего обострения конкуренции есть большое гуманитарное свершение, ставшее возможным только после большой кровопускательной прививки, причем на самом пороге овладения сверхоружием тотального уничтожения. По прошествии этих семидесяти лет и по мере равноудаления от войны в нас глохнет злоба, а в немцах вина, и они все чаще поднимают язык о своих массово изнасилованных бабушках и о том, сколько в них непрошеной русской крови. Так им режиссер Бондарчук теперь напоминает, сколько в нас непрошеной немецкой и что за ту начатую ими и законченную нами войну мы довольно сильно и противоестественно породнились, что и приближает мир к исходному замыслу; так что пусть заткнутся, ибо какие меж родней разборки. «Твой отец моего убил», – это семьдесят лет звучало гордо и звало ко гневу и моральному отмщению. Сегодня выходит: наш папа убил нашего папу и правильно сделал.
Это и честнее, и всечеловечней, и, невзирая на все счеты друг к другу, намекает на довольно близкий генетический код. Всечеловеческое стирание разницы меж людьми сначала внутри одного племени, а после и меж племенами в ходе конфликта, внешне противоречащего самой идее человека, – мощное прозрение, и обдумывать его еще долгонько придется.
Это так, черновик.
P. S. Это довольно беспорядочные заметки – но, когда немец опять начинает, совершенно невозможно