мести продырявил лодку и тому подобное. Порой обсуждение проходило яро. Люди то прислушивались к каждой гласной, вылетавшей стрелой из уст оратора, то разом, будто по приказу, надрывали глотки до тех пор, пока самих себя не переставали слышать. В таких случаях годи приходилось всем напоминать, где они находились. Лишь Сидроку было тоскливо. Упершись подбородком в свой огромный кулак, он томно вздыхал в ожидании того, когда речь наконец пойдет о походах. В таком порядке тинг длился несколько часов, пока годи не испытал на себе нетерпеливый и суровый взгляд Сидрока, и не решил наконец объявить ту тему, ради которой прибыл рыжебородый ярл. Он тут же вскочил, перебив ведущего и заслонив его своим тучным телом. О-о! Это было что-то. Он и прыгал, и кричал, выделял кого-то из толпы, просил одних выйти, других даже не высовываться, шутил, ругался. Сидроковы речи были некрасивы, грубы, лишены поэтики, словом, скальдом его назвать было нельзя, но это совершенно не мешало ему управлять толпой. Он убеждал всех примкнуть к его дружине для покорения земли франков, отомстить Карлу Лысому за то, что тот якобы подло и бесчестно погубил собратьев. Хродмар жадно внимал. От одной мысли отправиться на чужбину, он и оживился, и окаменел в одночасье. «Только представьте себе, – громовым голосом говорил Сидрок, – сколько богатств вы наживете, сколько насочиняют песен скальды, вас прославят!» Толпа, ударив себя кулаком в грудь, в один голос так одобрительно рявкнула, что этот вопль чуть было не взрыл землю. «Родичи! Дайте храбрым сыновьям обзавестись своим хозяйством! Позвольте им примкнуть к нашему стану! Они будут биться бок о бок со мной, да с самим Бьорном Железнобоким!»
Бранд равнодушно следил за происходившим, но Сальбьёрг сердцем поняла, что он снова оставит ее, иначе все хозяйство в доме запустеет. Она бережно взяла его руку и печально прижалась к его плечу. «Он будет спать с другими женщинами, – подумала она про себя, – они свежие и молодые, а мне больше ему нечего дать». Бранд почувствовал ее настроение, и на его холодном, ничего не выражавшем лице, промелькнула скорбь по утраченному с ней светлому времени. На фоне речей Сидрока, в глазах Бранда читалась мысль: «Когда-то и мы были молоды».
Хродмара охмелили слова Сидрока, но также его воодушевила пережитая им добыча клада. На тинге запрещено было находиться при оружии, но его не отпускало постоянное ощущение присутствия топора. Вместе с ним кузнец чувствовал, как он смелел, что все возможно, все у него получится, кровь вскипала, в груди вспыхивал огонь желания. Нечто побуждало его действовать, решительно, бескомпромиссно. «Какая горячая благость!» – изумился новому чувству Хродмар и отдался ему полностью.
Кузнец твердо приблизился к отцу и прошептал тому на ухо, что с него хватит, на этот раз он отправится резать франков. Бранд рассвирепел, но не захотел нарушать правила тинга из-за какого-то мальчишки:
– Закрой рот. Дома поговорим.
– Хуже быть отцом живого сына, что не видел крови, чем мертвого, – заметил Хродмар.
Сальбьёрг