на лбу.
– Келли! – кричу ему. – Эй, Келли!
– Чего?
– Классная татуировка. На лбу, – показываю ему.
– Чего?
– Писюн, говорю, на лбу у тебя – тебе очень идёт!
Да, я старалась, когда рисовала.
– Что?
Вот же дурак, думаю.
– Иди в зеркало на себя глянь! – подсказываю.
Все уже просто покатываются со смеху, даже Лео улыбается. Келли доверяет в этой компании только одному человеку – Марлис, потому и смотрит на неё, надеясь найти причину происходящего в выражении её лица. Она давится смехом и пытается кивать, что, мол, да, Лея, права – сходи в ванную.
Из ванной, а потом и из дома Келли вылетает с руганью и воплями.
– Кто это сделал? – орёт, указывая пальцем на лоб.
Упс, не получается оттереть, я знаю.
– Не я, – спешу ответить.
Я думала, он поймёт, а он вместо этого более мягким, совершенно не тем тоном, с каким разговаривал со мной раньше, вдруг говорит:
– Это не можешь быть ты, пони. Мы все знаем: ты была занята этой ночью.
И вот здесь я просто рефлекторно бросаю взгляд на Лео, он снова пялится на меня. И он серьёзен, невзирая на всеобщую истерию.
– Кто? – в очередной раз рявкает Келли.
– Да брось, Келли! Вчера тут было человек пятьдесят гостей, все уже разъехались – ты немного запоздал с расследованием! – объясняет ему Розмари сквозь смех.
– Ой, умора! А художник был талантливый и дотошный – все детали проработал, даже волоски и морщинки – всё, как надо! – захлёбывается Марлис.
Да, я умею рисовать, когда очень нужно. Это правда. Благо только вот этой ночью имела возможность созерцать очень выдающийся экземпляр.
– Вечером у нас самолёт, – слышу знакомый голос.
Тихий и какой-то… пришибленный что ли?
– Лея? – зовёт он меня.
– Да, я помню, – говорю и ухожу в свою комнату.
К обеду у дома снова паркуются машины – не так много, как накануне вечером, но и не мало. Я стараюсь затеряться в толпе бесконечных гостей. Я прячусь за спинами и головами, стульями и креслами, за толстыми стенами и тонкими перегородками. Я стараюсь избегать его взгляда, но каждый раз, когда мои глаза рассеянно плывут по толпе, он на меня смотрит. Он смотрит, когда я ем, и смотрит, когда пью. Я вижу его повёрнутое ко мне лицо боковым зрением, периферическим, и даже тем внутренним взором, который никак не могла обнаружить на занятиях йоги. Он смотрит на меня, когда я несу переполненный салатник к обеденному столу, смотрит, когда несу тарелки, когда бегу за салфетками и возвращаюсь с ними и кувшином лимонада.
Он больше не смотрит на неё. Он смотрит на меня.
И, честно говоря, я не верю в романтический исход наших отношений, но мысль всё же успевает проскочить: «Боже, как же примитивно у них всё устроено!». У парней, в смысле.
Он говорит мне, что хочет пить, и я наливаю ему лимонад молча и ни разу не взглянув. Даже когда протягиваю руку, и он вынимает из неё ледяной, покрытый туманом стакан,