если так, то многие возникавшие прежде вопросы – например, почему Атже фотографировал некоторые сюжеты отрывочно, сначала фасад дома и только через несколько месяцев или даже лет его дверь, импосты окон или кованые конструкции, – получают совершенно новые ответы. Дело, как выясняется, вовсе не в условиях эстетической удачи или неудачи, а в требованиях каталога и его систематики.
Всякий раз интрига завязывается вокруг сюжета. Являются ли кованые козырьки над дверями или балконы сюжетами Атже, его выбором, непосредственным выражением его самого как действующего, мыслящего субъекта, его намерений и его творческой способности? Или они не его сюжеты, а просто сюжеты (хотя ничего простого в этом нет), определенные в таком качестве каталогом, чьим сюжетом-субъектом является и он сам? И как велика потеря в исторической точности при выборе в пользу первой интерпретации в ущерб второй?
Все мои усилия в направлении отказа от эстетических категорий автора, творчества, жанра (как в случае с пейзажем) или, во всяком случае, их серьезной критики, направлены, разумеется, на то, чтобы сохранить за ранней фотографией ее статус архива и побудить к археологическому исследованию этого архива. Теорию и пример подобного исследования предоставил нам Мишель Фуко. Описывая анализ, которому археология подвергает архив, дабы выявить характер его дискурсивных образований, Фуко пишет:
Позитивности, которые я попытался установить, не должны пониматься как совокупность детерминаций, налагающихся на мышление индивидов извне или, будто заведомо, населяющих его изнутри; скорее, они образуют совокупность условий, в соответствии с которыми осуществляется практика, в соответствии с которыми эта практика порождает отчасти или совершенно новые высказывания, в соответствии с которыми, наконец, она может быть изменена. Речь идет не о пределах, поставленных перед инициативой субъектов, а, скорее, о поле, в котором эта инициатива разыгрывается (не образуя его центра), о правилах, которые она использует (хотя они изобретены и сформулированы не ею), об отношениях, которые служат ей опорой (хотя ни их конечным результатом, ни их узловой точкой она не является). Речь идет о том, чтобы выявить дискурсивные практики в их сложности и плотности; показать, что говорить – это значит что-то делать, но делать нечто иное, чем выражать то, что думаешь…[61]
Сегодня все кругом пытаются разобрать на части фотографический архив – ту совокупность практик, институтов, отношений, от которых поначалу зависела фотография XIX века, чтобы затем воссоздать его в рамках уже заготовленных искусством и его историей категорий[62]. Нетрудно представить себе мотивы этих устремлений, но трудно будет найти оправдание для недоразумений, к которым они ведут.
Кембридж, Нью-Йорк, 1982[63]
II. Фотография и история искусства
Импрессионизм: нарциссизм света
Что может значить для нас импрессионизм в эпоху нарциссизма? Способен ли он напрямую